Николай Смирнов - Государство Солнца

— Вставай, Лёнька!.. Лёнька!.. Капитан!..

— Что такое?

— На палубе собрание. Степанов собрал.

— Какое собрание? — закричал Беспойск и соскочил с койки.

— Пить хотят все.

— Да ведь нет воды.

— Знаю. Степанов водку предлагает делить.

Беспойск натянул штаны, засунул пистолет за пояс и босиком побежал на палубу. Крикнул мне:

— Скорей, Лёнька, буди Панова и Хрущёва. Чтобы выходили с оружием.

Разбудив офицеров, я вместе с ними вышел на палубу. Ночь уже проходила, и часть неба была жёлто-зелёной. У мачты стояла небольшая кучка людей. Это были степановские ребята. С нижней палубы раздались голоса. Полуголые матросы и охотники выходили наверх. Когда народу собралось порядочно, Беспойск спросил:

— Ну, в чём дело?

— Пить! — закричали люди.

— Нет воды, — сказал Беспойск. — Вы её сами выпили. А теперь ветер упал. Когда подойдём к земле, не знаю. Может, и завтра. Потерпите, ребята. Сами знаете, воды нет.

— Водка есть! — заревел Степанов. — Пять бочонков. Чем не вода?

— Стыдись, Степанов! — закричал Панов. — Ты дворянин, помни. Пример должен подавать.

— Нет в океане дворян! — ответил Степанов. — Это в Петербурге дворяне. Да чего там разговаривать. Водки! По чарке на брата.

— Водки я не дам, — сказал Беспойск и вынул пистолет.

— А мы тебя и не спросим, — нахально заявил Степанов. — Ребята, кто хочет водки, подходи.

Степановские люди у мачты расступились.

На палубе стоял бочонок с водкой. Должно быть, бунтовщики ещё ночью выкатили его из кладовой и уже хлебнули немного. Ведь на вахте стоял Бочкарёв, их приятель.

У Степанова появилась кружка в руках. Он закричал:

— Кто хочет пить, подходи!

Один миг все стояли неподвижно. Вдруг Ерофеев заорал:

— Ребята, выпьем за Тапробанушку!

И бросился к бочке. За ним остальные. У всех пересохло во рту, поэтому понятно было, что так быстро поддались. Сначала пили кружкой, по очереди, а потом свалили бочонок. Водка потекла по палубе. Люди стали на корточки и принялись доски лизать. У водочной лужи началась свалка.

Беспойск сунул пистолет за пояс и спросил тихо:

— Что же теперь делать?

Офицеры промолчали. Даже Панов не нашёлся. Один только Сибаев усмехнулся и сказал:

— Дело ясное. Как перепьются все, скрутить Степанова да при всех кошками отодрать.

Офицерам предложение Сибаева не понравилось. Да и выполнить его было трудно. Вокруг Беспойска осталось всего несколько человек. Водка многих смутила. Даже Андреянов не удержался и лизнул палубу. Однако, когда Сибаев его подозвал и приказал идти за ружьём, он пошёл. Ерофеев тоже присоединился к нам. Я же, увидев, что без потасовки дело не обойдётся, побежал вниз и стал собирать в мешок пороховницы, чтобы не было пороху у пьяных людей. Когда я с этим мешком появился на палубе, водку всю подлизали, и Степанов кричал, размахивая кружкой:

— Ребята, в кладовке ещё четыре бочонка. Идём!

Все, кто только успел вооружиться по приказу Сибаева, и офицеры стали у дверей кладовки. Наша цель теперь была не отодрать Степанова, а хоть водку спасти, а то перепившаяся команда нас всех пошвыряет за борт. Только ружья в наших руках не давали возможности к нам близко подойти.

Степанов кричал всё с той же кружкой в руках:

— Тащите сюда ружья, ребята! Никого в живых не оставим!

Тут Беспойск выстрелил из пистолета в ногу Степанову, и тот свалился с ругательствами. Бунтовщики сейчас же притихли. А Беспойск закричал:

— Перевязать его!

Это он Медеру закричал. А Ерофеев думал, что Степанова связать надо, и начал скручивать ему руки ремнём. Но тут подбежал Медер, и Степанова понесли в каюту. Рана у него оказалась неопасной, но не было воды её промыть. Промыли водкой. После этого связали двух крикунов-матросов — Лисицына и Кудрина, а остальным велели пойти проспаться. Беспойск приказал Панову дежурить на палубе, а сам пошёл спать.

Но наше положение и после укрощения бунта оставалось скверным. Ни пить, ни есть было нечего. К обеду сварили суп из американских тюленьих шкурок. Мы похлебали этой тухлой жидкости и разошлись. А к вечеру опять матросы начали кучками собираться и о чём-то разговаривать. Ванька мне шепнул ночью:

— Ты, Лёнь, Неста береги. Я за него не ручаюсь. Его матросы ночью съесть хотят.

Мне сделалось жутко. Нест обыкновенно ночевал с Ванькой на нижней палубе. Приводить его в каюту Беспойск не позволял. И очень свободно его могли съесть ночью, раз уже за тюленьи шкурки принялись.

Я решил провести всю ночь на палубе, вместе с Нестом. Не для того мы уехали с ним с Камчатки, чтобы так погибать. Я уселся на палубе, недалеко от носа, обнявши собаку рукой за шею. Нест тяжело дышал. Несколько раз в этот день он порывался броситься в океан, и я привязал его верёвкой к кабестану. Чтобы подбодрить себя немного, я начал думать о Тапробане. Эти мысли меня не укрепили. Наоборот, мне захотелось плакать. Но слёз не было в глазах. Я только кривил лицо и всхлипывал.

Небо начали заволакивать тучи. Но на дождь рассчитывать было нельзя — сквозь тучи просвечивали слабые звёзды. С нижней палубы неслись стоны и плач женщин. Но понемногу всё стало затихать на корабле. Я долго боролся со сном. Наконец не выдержал и заснул, уткнувши лицо в косматую собачью спину.

Долго ли я спал, не знаю. Помню только, что Нест вдруг вскочил, и от этого я проснулся. Мне показалось, что у меня хотят вырвать собаку, и я ещё крепче уцепился за неё руками. Огляделся. Поблизости никого не было. Нест стоял насторожившись и потом вдруг протяжно завыл. Так он выл в тундре в ту ночь, когда мы заблудились с Ванькой.

Я зажал ему сухую пасть рукой и пробовал уложить, но ничего не вышло. Я знал, что камчатская собака может выть всю ночь, и испугался. Проснутся голодные матросы и вспомнят, что мясо ещё есть на корабле. В это время по палубе раздались шаги.

В темноте я увидел доктора Медера. Он шёл в длинной белой рубашке, с палкой в руках. Наклонился ко мне и спросил шёпотом:

— Собака выл?

— Да.

— Раз он выл, значит, там земля…

И он показал палкой вперёд. Вместе с ним мы прошли на капитанский мостик. Там стоял Хрущёв. Медер высказал ему свои предположения. Хрущёв махнул рукой.

— Капитан говорит, что Япония будет через четыре дня, не раньше.

— Врёшь, — сказал Медер. — Надо воду мерить. А то на камни сядем.

— Что ж, можно и промер сделать. Ступай, Лёнька, за капитаном.

Я разбудил Беспойска и привёл его на палубу. Он зевнул несколько раз и приказал бросить лот. Ерофеев побежал за верёвкой.

— Тридцать футов! — вдруг заорал он на весь корабль.

И эхо повторило его слова с воды.

— Якорь! — крикнул Беспойск.

Бросили якорь. Кабестан недолго грохотал. Якорь быстро лёг на дно. К этому времени все уже были на ногах. Стояли вдоль борта и смотрели в темноту.