Николай Ивановский - Дальше солнца не угонят

Николай ИВАНОВСКИЙ

ДАЛЬШЕ СОЛНЦА НЕ УГОНЯТ

Повесть

Теплым июльским утром, когда зеки спешили на развод по звону рельсы, голая Любка раскачивающейся походкой шла к вахте, выставляя напоказ покатые бедра, скрестив руки на груди так, что большие коричневые соски стояли торчком. От них расползались синие татуировки-звездочки. Возле Любки, то забегая вперед и заглядывая ей в лицо, то отставая, испуганно шнырял старший надзиратель Кочка.

— Вот те на! Попалась все-таки! — крикнули из колонны.

Молодые парни из бригады скреперистов смотрели на Любку с пронзитель­ным любопытством, пожилые откатчики отворачивались, и кто-то из них даже сплюнул себе в ноги: "Срамота-то какая!" — и все же провел оценивающим взглядом по женской груди и бедрам.

А когда Любка прошла мимо бригады урок, ей крикнули вслед:

— Что, шалашовка, фраерам подмахивать стала?

Она резко обернулась и с усмешкой, нараспев, грудным голосом протянула:

— Не бойся-я, не изо-о-трется-я-я!..

Взрыв хохота потряс колонну.

И Сенька Кудрявый (Любка узнала его по голосу), взмахнув в ее сторону кулаком, прошипел:

— Ну, погоди, сука!

Уже на крыльце вахты Любка вновь повернулась к колонне и, откинув рукой длинную прядь русых волос за плечи и притоптывая ногой в такт сло­вам, чуть ли не пропела:

— Одна-а-а пого-о-о-дила, в роддо-о-м угоди-и-ила-а! ...

И снова хохот и свист оглушил колонну.

В бригаду бурильщиков, стоявших последними в колонне, пригнувшись и озираясь по сторонам, на ходу пытаясь одной рукой попасть в рукав шахтер­ской куртки, другой — придерживая концы не застегнутого ремня на брюках, бежал Степка Фитиль.

Длинный и тощий, с обмороженными щеками, на которых даже летом не проходили бурые пятна, Степка пришел этапом на рудник глубокой осенью из штрафной зоны, где пролежал пластом несколько месяцев в больничке.

У вахтенных ворот,— когда их пригнали, человек двадцать, изможденных и оборванных,— старший надзиратель Кочка спросил у начальника конвоя, заглядывая в Степкино "личное дело".

— А это что за дылда?

— Фитиль! Дунь — и упадет! В больнице "дуба" давал... а вишь, вы­жил! — оскалился рослый начальник конвоя.

— А ну, жми в пятый барак, до дохтура кантуйся! Да сиди там, а то по кочкам понесу! — сказал, мелко смеясь, Степке Кочка.

Степка торопливо шагнул к открытым воротам, но поношенные брезенто­вые ботинки на шинных подошвах разъехались в стороны, и он, пытаясь удержаться на ногах, взмахнул беспомощно длинными руками, не удержался и плюхнулся тощим задом в грязь. К нему подскочил Кочка, схватил двумя руками за воротник бушлата, помогая подняться, дернул на себя — воротник треснул,— и надзиратель оказался тоже в грязи на заднице.

Конвойные, запрокинув головы, ржали. Начальник конвоя, надув толстые щеки, аж присел, схватился за живот и так загоготал, что стоящие за его спи­ной зеки невольно прижались друг к другу.

Рассвирепевший Кочка вскочил, ткнул Степку сапогом в бок, ахнул, взглянув на свою новую шинель, схватился за подол и, сделав "свиное ухо", стал размахивать им перед Степкиным носом, визгливо приговаривая; "Ах, ты, гад пархатый! Новую шинель... получай за это!" — и несколько раз подряд провел грязным краем подола по Степкиному лицу.

Степка отворачивался, смахивал грязь с лица рукавом бушлата, но толь­ко больше размазывал ее, отплевывался и глупо улыбался, не понимая, в чем дело.

Теперь уже кто-то хихикнул среди зеков...

— А это еще кто? — прикрикнул начальник конвоя на зеков, поправив^на своей шинели ремень с кобурой. Зеки опустили головы.

Кое-как Степка все же встал и, пошатываясь, пошел за ворота.

— Стой! Приклада захотел! — пригрозил ему начальник конвоя, как бы сочувствуя надзирателю Кочке. Степка встал истуканом.

— Рябов! — выкрикнул следующего этапника Кочка, зло блеснув глазами в Степкину спину.

В пятом бараке у открытой буржуйки Степку разморило, и он заснул перед ней, сидя на полу, склонив голову в колени.

И снится Степке, как поднимается он по лестнице с вязанкой дров за спиной на шестой этаж, где в коммунальной квартире он по-прежнему живет со своей матерью в двенадцатиметровой комнате. Сбрасывает он вязанку к круглой печке, присаживается на корточки и обдирает бересту с нескольких березовых поленьев. Степка внимательно смотрит, как медленный огонек ползет по бересте, и, уловив слухом тихое потрескивание сухих дров, закрыва­ет чугунную печную дверцу. Еще Степка приносит вязанку на кухню, сбрасы­вает у плиты, освобождая из-под дров вдвойне сложенную веревку, и уходит к себе в комнату, довольный тем, что коммунальная очередность соблюдена и теперь уже любой жилец может растопить плиту, готовить ужин.

Степка терпеливо ждет мать.

Она приходит с работы радостная, возбужденная: "Степушка, понима­ешь, карточки-то отменили!" — говорит мать. И снятся Степке разноцветные квадратики-талончики, которые аккуратно ножницами отстригает у него в руках продавщица булочной на улице Некрасова.

Потом сидит Степка за столом, напротив матери, и уплетает рассыпчатую картошку, макая ее в подсолнечное масло с солью. В комнате пахнет жареным хлебом. Мать выбирает на сковородке более поджаристый ломтик, хрустит им, пьет чай. Зубы у матери белые, ровные, волосы чуть поседевшие, заколотые на Затылке большим узлом.

То ли от случайной искры, то ли от сильного жара добела накалившейся буржуйки, но Степкина шапка задымилась, и, когда в барак вошли лысый, дородный доктор, а за ним плюгавый Кочка, один из этапников, который на кончике стальной проволоки обжаривал кусочек хлеба перед буржуйкой, толкнул Степку ногой в бок... Тот вскочил и сразу же встал в ряд этапников, выстроившихся вдоль барака, вытянув руки по швам.

В бараке послышались смешки, глухое покашливание, и тот же этапник уже локтем снова толкнул Степку в бок. Он завертел головой, ничего не пони­мая, и только тогда, когда к нему подошел доктор, ткнув Степку пухлым пальцем в плоский живот и улыбаясь, сказал:"Ну и фитиль же ты, бра­тец!" — барак содрогнулся от хохота...

И правда, Степка в тот вечер по воображению зеков выглядел настоящим фитилем: тощим, с длинной шеей, на которой замерла голова с дымящейся на ней шапкой.

— Ну и фитиль! Ну и фитиль! — повизгивал рядом Кочка.

Вдруг что-то сообразив, он подскочил к Степке, прицелился, прищурив левый глаз, и ехидно спросил: "А шапки перед начальством надо снимать?"

Степка схватился за шапку, прижал к бедру, но тут же, взвыв от боли, взмахнул ею в воздухе; шапка, оставляя за собой искрящийся хвост, сделала

Полукруг над головой Ночки и шлепнулась за его спиной. Степка сунул обож­женные пальцы в рот.