Ефим Лехерзак - Москва-Лондон

За кавалькадой всадников медленно и бесшумно закрылись ворота замка Вервен. Внизу, в живописной лощине, краснели черепичные островерхие крыши домов пяти тысяч жителей столицы графства Вервен. Около десятка церковных колоколен и старинный кафедральный собор возвышались над городом. А окрест, сколько видел глаз, поля, виноградники, поля, перелески, поля, сады, поля, поля, поля. Черные, дышащие легкой дымкой, они блаженно отдыхали перед очередным зачатием и плодоношением.

Чанслер и Смит восседали на великолепных арабских скакунах, покрытых пурпурными попонами, на драгоценных седлах работы персидских мастеров, в теплых темно-серых плащах и щегольских шляпах с золотыми пряжками и пышными разноцветными перьями. Впереди скакал юный герольд с ослепительно сиявшим горном, а позади, по трое в ряду, тридцать придворных рыцарей в латах с графскими гербами на груди, вооруженные широкими полумечами, копьями с треугольными белыми и красными флажками у сверкавших холодным блеском стали наконечников и пистолетами в кобурах седел. Высокие сапоги с большими шпорами, бирюзовые плащи на крупных серебряных застежках, черные шляпы с пышными перьями — о, подобная свита вполне могла бы украсить персону принца крови, а не только гостей их сиятельств графинь де Вервен, хотя бы и таких почетных, как Чанслер и Смит, совершавших свой ознакомительный выезд в столицу и ее окрестности. Разумеется, их сопровождал также великолепный месье Роже Дюран на холеном вороном коне.

На лице Чанслера сияла совершенно счастливая улыбка, вызванная сообщением графини-бабушки во время завтрака:

— Дорогие мои, у нашей горячо любимой Дианы ночь прошла спокойно и вполне нормально. Я, моя дочь, врачи и акушерки вполне довольны состоянием моей дорогой девочки. Если так будет продолжаться и дальше, о чем мы неустанно молим Всевышнего, то, пожалуй, дня через три-четыре мы позволим ей подняться с постели и немного погулять по замку под руку с тобою, дружок.

— О, дорогая моя матушка! — Ричард бросился было к графине, но осекся и виновато спросил: — Могу ли я называть вас матушкой, мадам?

— Ах, мой милый, ты осчастливишь меня этим! Ну какая же мать не гордилась бы таким сыном?

Сейчас Ричард Чанслер въезжал в город Вервен, столицу графства своей названой супруги Дианы Трелон, графини Луизы де Вервен, и на лице его сияла счастливая и гордая улыбка.

Был четверг, 14 января 1552 года.

Город показался Чанслеру на редкость безлюдным, а потому, пожалуй, каким-то бесцветным. Даже мельницы и храмы Божьи стояли с наглухо запертыми дверями.

— Надеюсь, ничего дурного в этом городе не произошло? — спросил Чанслер.

— О нет, ваша милость, — с самодовольной улыбкой ответил Дюран, — Господь миловал нас от болезней и разрушений. Вашу милость, вероятно, удивляет тишина и малолюдье на улицах города, не правда ли?

— Пожалуй.

— Рождественский отдых и празднества завершились, и наши купцы, ремесленники, крестьяне вновь приступили к своим будничным делам.

В субботу же, а особенно в воскресенье ваши милости не узнают нашего города: здесь негде будет пройти, не то что проехать, а на его торговую площадь съедутся купцы не только со всего нашего графства (а в наших многочисленных сельских поселениях их в пять раз больше, чем в самой столице), но даже из Лана, Рокруа, Гиза, Ретели, Суассона, Реймса, Шалона, а иной раз и из Парижа.

— Ого, черт возьми! — поразился Чанслер. — Но чем же так знаменит ваш Вервен, не производящий, признаться, слишком уж сильного впечатления?

— Видите ли, ваша милость, крестьяне их сиятельств выращивают лучшую пшеницу во Франции, — гордо подбоченясь, вещал месье Дюран, всем своим видом желавший подчеркнуть, что всему этому благоденствию графство Вервен целиком и полностью обязано мудрому и умелому управлению первого министра. — Превосходное вино наших мастеров способно выдержать вековое хранение и оказывает целебное воздействие на старых

и больных людей, его охотно раскупают не только торговцы Франции, но

и аптекари, врачи и всякого иного рода лекари, а также кулинары, кондитеры, кухарки и вообще истинные любители и ценители нашего вина. Фрукты, мясо, молочные продукты и, разумеется, наши великолепные сыры хорошо раскупаются. Сукно, оружие, посуда, сбруя и даже ювелирные изделия — о, наши мастера прекрасно знают свое дело, уверяю вас, ваши милости!

— Это всегда отрадно — видеть столь благоденствующую страну под мудрым и просвещенным управлением. Но в таком случае казна их сиятельств переполнена золотом и драгоценностями, не правда ли, месье Дюран?

— Увы, казначейство их сиятельств едва сводит концы с концами. Расходы на содержание замка, двора и армии их сиятельств непомерно велики, а источники пополнения казны далеко не столь изобильны, как это может показаться со стороны. К тому же наш высокий сюзерен его величество король Франции отнюдь не считается с тем, что графство Вервен уже сто лет принадлежит прекраснейшим из женщин, и его налоговые чиновники чувствуют себя в кладовых графского казначейства как у себя дома.

— Вот как, однако… — продолжал удивляться Чанслер. — А велика ли,

в частности, армия графства?

— Пятьсот человек обязано выставить графство Вервен по первому требованию его величества. И это кроме тех пятисот человек, которые постоянно служат в армии французского короля. Сейчас его величество ведет сразу несколько войн, так что вся тысяча воинов из нашего графства постоянно находится под знаменами короля, что всего при пятнадцати тысячах подданных крайне тяжелым бременем ложится на казну и прочие государственные дела их сиятельств.

— Но так, насколько мне известно, обстоят дела повсюду в Европе, — пожав плечами, равнодушно заметил Чанслер. — Полагаю, армией командуете тоже вы, месье Дюран, не правда ли?

— О нет, ваша милость. Этим занимается мой брат, Люсьен Дюран.

— Превосходно. И много ли у вас братьев, если это не секрет?

— Четыре, ваша милость, и все верой и правдой служат их сиятельствам.

— Разумеется. А сестры, надеюсь, у вас тоже есть?

— Три моих сестры являются первыми фрейлинами двора их сиятельств, а их мужья тоже верно и с большой пользой служат их сиятельствам каждый на своем посту.

— А ваши родители? Надеюсь, они в добром здравии?

— О да, ваша милость, благодарю вас! Их всеми признанный ум и огромный жизненный опыт, глубочайшие познания в политике и хозяйствовании позволили их сиятельствам назначить месье Гийома Дюрана, моего дорогого батюшку, и мадам Марию Дюран, мою дорогую матушку, главными советниками первого министра своего двора.

— То есть вас, их сына?

— Да. Все советники, в том числе и эти, чрезвычайно достойные