Виктор Смирнов - Милосердие палача

– Я знаю, что буду любить вас всегда… что это – судьба… – продолжал голос Владислава Барсука. – Вы можете сказать мне «нет», вы можете ничего не говорить – ничто не в силах изменить моей любви… Я не знаю, что может сравниться с нею по силе… я не поэт… Я смог бы сравнить это с разрывом шрапнельной гранаты… но что такое этот разрыв?.. Пшик, шипенье спички, облачко дыма… Простите меня, я нескладен… у нас говорят: тупой, как пушечный банник… Скажите мне что-нибудь, Наташа!

Он замолк. И она тоже молчала, прикрыв глаза. Чувство необыкновенного внутреннего тепла, блаженное и вместе с тем тревожное чувство разливалось по ее телу. Ей было хорошо. Этих тревог и этого тепла она давно ждала.

Он уже не требовал ответных слов, потому что в ее молчании таилось колебание, а значит – надежда.

– Не говорите ни «да», ни «нет», – сказал он наконец. – Не надо ничего говорить, знайте только: что бы вы ни сказали, это не изменит моего чувства.

Она открыла глаза. «Что бы вы ни сказали…» А если бы он узнал, чем она занимается, чем живет, неужели и тогда не изменил бы своих чувств?

– «Что бы я ни сказала…» Вы уверены? – спросила она чуть слышно.

– Громче, – попросил полковник. – Я ведь пушкарь, шесть лет провел возле трехдюймовки… Что вы сказали?

Она не стала повторять. Зачем слова? Зачем обнадеживать этого молодого человека, который не хочет ей ничего дурного, который действительно любит ее? Но между ними граница, которую нельзя переступить. Они враги… И еще Кольцов – эта слабая, совсем девчоночья надежда…

Понимая, что после всего сказанного он смущен не меньше, чем она, Наташа первая пошла к обломку скалы, обросшему дроком.

Барсук-Недзвецкий стоял прямо, как на дуэли, и, очевидно, лишь Наташа была здесь с заряженным оружием: свой выстрел он уже сделал.

– Я вам благодарна, – сказала Наташа. – Мне никто и никогда не говорил… такие слова… я тоже вырвана из простой человеческой жизни…

Он склонил голову и, взяв ее руки в свои, стал целовать их.

– Я понимаю… Вы можете подумать: вот вырвался с фронта, идет напролом… Ничего подобного… Осталось совсем мало времени. Поэтому прошу: разрешите вас видеть все эти дни… Но это не все, что я хотел вам сказать. Есть то, что касается только вас.

Наташа подняла на него удивленные глаза:

– И что же?

– Берегите себя. Нет-нет, это не просто доброжелательное пожелание… Знаете, я ведь чисто случайно увидел вас. Меня привел в ваш музей мой старый гимназический приятель. Он служит в контрразведке у Климовича. Он показал мне вас и сказал, что вот, дескать, обрати внимание: такая красивая барышня, а служит большевикам. Я так думаю, они следят за вами. А это…

– Я догадываюсь, что может последовать за всем этим. – Наташа стала задумчивой, отстраненной. – Благодарю вас и за эту чудесную поездку, и за предупреждение. Я предполагала, что за мной следят. Что ж, значит, мне придется исчезнуть… И в таком случае нам не дано больше увидеться.

Орел пронесся вдруг совсем низко, словно желая рассмотреть эту пару, и они почувствовали резкий удар теплого воздуха из-под крыла. Наташа вздрогнула и на секунду прижалась к ясноглазому. Он не сразу отпустил ее, расценив этот поиск защиты как первый шаг ему навстречу.

– А может, вам не возвращаться домой? – спросил Барсук. – Ведь они могут взять вас в любую минуту.

– Даст Бог, сегодня меня еще не возьмут, – сказала Наташа. – А завтра, надеюсь, они меня уже не возьмут.

Ощущение опасности не подвело Наташу. За нею наблюдали. Причем профессионально. Надеялись через нее выйти на еще не раскрытые явки севастопольских подпольщиков.

С приходом к Врангелю в качестве начальника Особого отдела генерала Климовича дело о существовании в Севастополе широко разветвленной и мощной подпольной большевистской организации приобрело наконец вид очень толстых папок со множеством донесений, схем и свидетельских показаний. Почувствовав властную и сильную руку, заработал во всю силу ловкий и сообразительный, но леноватый полковник Татищев. И его помощник капитан Селезнев тоже не знал, когда кончается рабочий день и начинается утро.

А самое главное – Евгений Константинович Климович хорошо знал, что основным ключиком в действиях тайной полиции и контрразведки, открывающим замки многих секретов, являются деньги. Стало быть, надо было добиться, во-первых, чтобы эти деньги в меньших количествах доставлялись большевикам, во-вторых, следовало получить больше средств от главнокомандующего.

Петр Николаевич Врангель при всей скудости финансов скрепя сердце вдвое увеличил расходы на оперативные нужды контрразведки. Уменьшить возможности большевиков, располагавших всеми доставшимися им богатствами России, Климович не мог, но в его силах было задерживать их постоянных агентов, как правило, местных коммерсантов, снующих по контрабандным тропкам и главным образом по морю между «белым» полуостровом и «красным» материком.

Один важный агент снабжения, который плавал на баркасах в Крым и Турцию из Таганрога и Новороссийска, увертливый морячок-анархист Иван Папанин, благодаря которому Кемаль-паша в Турции смог получить хорошее бриллиантовое подкрепление для деятельности против константинопольского правительства, этот морячок, снабжавший заодно партизанский отряд Мокроусова в Крыму, был задержан с поличным, но ускользнул и теперь скрывался в горах. Это был полууспех Климовича: канал снабжения большевистского подполья оборвался. Но стали случаться и успехи.

В Симферополе был задержан курьер-торговец Рафка Курган по кличке Фоли, который успел к лету двадцатого года доставить в Крым из Центра миллион романовских, десять тысяч фунтов стерлингов, на сорок миллионов золота и главным образом много мелких коммерческих бриллиантов. Одновременно на Перекопе при тайном переходе в Крым был арестован отчаянной смелости курьер Симка Кессель по прозвищу Пройдисвит, с грузом зашитых в одежду бриллиантов. Два других курьера – Гершик Гоцман и Османка – были взяты с деньгами и бриллиантами прямо в Севастополе, по прибытии. Вот тут-то и обнаружились первые, еще неясные свидетельства того, что к тайному снабжению подпольщиков-большевиков якобы имеет отношение крупный финансист и промышленник. Среди прочих под подозрение попал и совладелец банкирского дома «Борис Жданов и Кє» Василий Борисович Федотов. Лавры покойного Саввы Мамонтова, что ли, не давали ему покоя? А возможно, старался откупиться от большевиков, предполагая, что скоро они возьмут полную власть?

Улики, впрочем, были шаткие, косвенные, и Татищев удовольствовался тем, что Федотов отбыл в Турцию, на время покинув вверенную полковнику территорию.