Дэвид Ротенберг - Шанхай. Книга 2. Пробуждение дракона

— Ну да, клиенты часто зажиливают деньги, которые они должны потаскухам.

— Зажиливают? Как это понимать?

— Видишь ли, куртизанка требует деньги только после того, как она обслужила клиента, да и то не сразу. Дурацкая, на мой взгляд, традиция, но так уж принято. Она ведет записи и раз в четыре месяца выставляет клиенту счет. Но многие из них, особенно те, которые не желают возвращаться к той же самой шлюхе, отказываются платить. Ну зачем, скажи на милость, платить за еду, если ты уже наелся и не собираешься больше возвращаться в этот ресторан?

— Понятно, — сказал Чарльз и хихикнул.

— Это грязный смех, господин Сун.

— Что да, то да. Ну а если мы предоставим куртизанкам возможность публиковать претензии к тем клиентам, которые их… обирают? В жалобе можно указывать суть претензии, имена, адреса, даты и даже время. А потом мы предоставим клиенту возможность ответить на страницах наших же газет.

— Это позволило бы заполнить изрядную часть газетного пространства.

— И привлечь множество новых читателей. Что может быть лучше для повышения тиража, чем свара на страницах газеты!

Через два месяца газетные полосы заполонили письма проституток. Читатели с утра пораньше выстраивались в длинные очереди у ларьков, чтобы купить свежие номера газет «с пылу с жару». Некоторые публикации представляли собой вполне нейтральные объявления, гаобай, примерно такого содержания: «Чэньцзин Цзиньлань и Сяо Цзюань сообщают о том, что они переехали на роскошную улицу Баошу» или «Вэнь Юаньюань, проживающая по улице Тунань, для пущей услады клиентов меняет имя на Вэнь Юйюнь и переезжает на более уютную улицу Хуэйхуэй». Другие публикации носили не столь безобидный характер. Чаще всего в них сводили друг с другом счеты «ночные бабочки» и их клиенты. Примером может служить следующий обмен репликами:

«Я желаю публично сообщить о том, что куртизанка Миаси на самом деле является отвратительной проституткой! Она не изволила явиться, когда я устроил роскошный банкет для нее и моих друзей. Из-за столь неприличного поведения этого отвратительного существа я потерял свое лицо».

В следующем номере газеты возмущенному клиенту ответила сама Миаси:

«В нем нет ни капли сочувствия к труженицам моей профессии. В ту ночь я была загружена сверх всякой меры. Кроме того, его «роскошный банкет» состоял из блюда холодного риса. Такое же «угощение» находится у него в голове и между ног».

Затем газета печатала читательские комментарии на этот обмен колкостями, а следом — отповеди куртизанки и ее клиента в адрес читателей.

Люди стояли в очередях ночами, чтобы первыми купить свежие выпуски газет и насладиться тем, как на их страницах все поливают друг друга помоями.

Чарльз отложил в сторону статью, подготовленную для следующего номера газеты, и поднял взгляд на столпившихся вокруг него журналистов.

— Хорошо, — сказал он. — Очень хорошо.

— И очень выгодно, — добавил Цзу Жун Цзы, вечно пьяный грамотей, который написал для Чарльза самую первую историю. — Печатать такие статьи — все равно что чеканить монету.

Чарльз посмотрел на Цзу Жун Цзы, испытывая желание спросить, сколько тот уже успел выпить за это утро. В последнее время этот писака вообще не просыхал. В прежние времена Чарльз отвел бы его в церковь, дабы вылечить от пагубного пристрастия, но он уже давно не верил в божественные чудеса.

«Хорошо хоть не опиум», — подумалось ему. За последний год Цзу Жун Цзы не написал ни одной стоящей строчки, но Чарльз не мог найти в себе силы выгнать его. В конце концов, Цзу Жун Цзы был с ним с самого основания, с первого дня, когда начался его головокружительный взлет. Поэтому Чарльз в который раз решил оставить его в покое и перевел взгляд на других собравшихся вокруг стола журналистов — энергичных и сгорающих от нетерпения разделить финансовый успех издательской империи Чарльза Суна.

— Итак, — сказал он, — я готов выслушать ваши предложения.

Предложения посыпались как из рога изобилия, и кое-какие из них были подвергнуты подробному обсуждению. Некоторые журналисты предлагали завести в газете рубрику криминальных новостей. Начать ее можно было с подробного рассказа о так и оставшихся нераскрытыми убийствах двадцати семи торговцев. На лбу каждой жертвы неизвестный убийца оставлял надпись: «Казнен как предатель».

— Я обдумаю это, — сказал Чарльз, хотя и понимал, что подобный шаг таит в себе немалую опасность.

Маньчжурские власти следили за каждым его шагом. Стоило ли злить их еще больше, говоря о том, что из-за некомпетентности их полиции убийца по-прежнему гуляет на свободе? От своих осведомителей Чарльз знал: властям прекрасно известно, что именно его деньги позволили доктору Сунь Ятсену провести столь долгое время в Европе и Америке, изучая государственное устройство западных стран. Теперь добрый доктор вернулся в Китай и привез с собой то, что он назвал Тремя народными принципами. Первый, Принцип национализма, провозглашал необходимость для китайского народа сбросить ярмо маньчжурского правления и жить в мире с национальными меньшинствами, существующими в границах своих территорий, а также с другими нациями. Вторым был Принцип демократии, в соответствии с которым править в стране должен не император, а народ и все люди равны. Третий, Принцип социального благоденствия, содержал в себе довольно расплывчатые формулировки и являлся чем-то вроде жесткой версии социалистической теории, в соответствии с которой большая часть земли должна принадлежать государству.

Чарльз целиком и полностью поддерживал первые два принципа, а вот третий вызывал у него сомнения.

— Господин, — обратился к нему молодой журналист, — могу ли я предложить кое-что другое? Совершенно новый подход к Цветочным конкурсам.

— Что именно? — спросил, выходя из задумчивости, Чарльз.

— Проводить их на ипподроме, босс.

Чарльз никак не мог привыкнуть к тому, что его называют боссом. Тем более что слово было не китайское. Или еще хуже — просторечное «лаобань». Слово «босс» происходило из отвратительного недоязыка пиджин. Чарльз строго-настрого запретил всем семидесяти сотрудникам, работающим в четырех его конторах, использовать пиджин, но с ужасом обнаруживал, что пиджин, этот безобразный язык деградантов, становится все более модным среди молодых образованных ханьцев. Ему не раз приходилось слышать, как тот или иной журналист кричит мальчику-посыльному: «Чоп-чоп!»

Чарльз посмотрел на часы. Нужно было торопиться. Ему предстояло приготовиться к встрече с первой из девушек, которых отобрала для него сваха в качестве потенциальных невест. Ему было двадцать четыре. Он был одинок и очень богат. Пришла пора обзавестись семьей.