Александр Косарев - Глаз Лобенгулы

Ночью идти оказалось даже легче, чем днем. Жара спала, со стороны близкой реки тянуло приятной прохладой, а высокий фонарь отлично освещал тропинку, помогая не угодить в случайную рытвину и не споткнуться о бесчисленные коряги. Когда утреннее солнце позолотило верхушки деревьев и оживились вездесущие мартышки, отчего-то считавшие своим долгом орать при нашем приближении как можно громче и противнее, сквозь стену деревьев проступили конические крыши небольшой деревушки. Никто из ее обитателей не проявил к нам особого интереса, и я пришел к выводу, что подобного рода отряды появляются здесь достаточно часто. Мунги объявил привал, и я озаботился поисками еды для нас с дядей. Несколько рэндов весьма расположили ко мне хозяйку ближайшей хижины, и вскоре я вернулся с кувшином молока, двумя громадными пресными лепешками и пакетом поджаренной при мне рыбы.

— Спасибо, Сашок, — сонно поблагодарил Владимир Васильевич, отщипывая кусочек хлебца. — А чего это ты нос повесил? Устал? Не унывай, дружок, я в таком режиме несколько лет пробегал…

— Скажите хоть, куда мы направляемся, а то бреду как сомнамбула… Уже даже не соображаю, где юг, где север…

— Сейчас идем в довольно большую по местным понятиям деревню Самбанхе, — запив хлеб молоком, поведал дядя. — У Мунги припрятан там один из захваченных ранее грузовиков. Пока все надежды на машину, ведь фриц с девушкой наверняка пробираются сейчас к Чикуакуа. Если они хотят выйти на стык трех границ, поближе к таможне «Пафури», то это — единственный их путь. Наш же план состоит в том, чтобы как можно скорее догнать их. Правда, на данный момент они опережают нас километров на сорок-пятьдесят, да и идем мы пока в другую сторону, но измученным лошадям не сравниться по скорости с мотором. Так что ты уж потерпи, голубчик.

Два часа обморочного сна — и противный голос Мунги снова поднял всех на ноги. На сей раз пришлось поработать носильщиком и мне. Что ж, без обид — на войне, как на войне… Еда, сон, марш. Еда, сон, марш. От этого бесконечного круговорота хотелось выть, однако понимание безвыходности ситуации заставляло сжимать зубы и стойко переносить все трудности.

Странно, но жажды мести по отношению к предателю Зомфельду я не испытывал. Подумаешь! Я снял алмазы с убитого бандита, тот украл их у колдуна, Вилли отнял у меня, а Мунги вообще стоял во главе операции по ограблению Аминокана. Вполне рабочая ситуация в столь нестабильное время, никто не виноват. Все мы по-своему мерзавцы, все уже по уши в грязи. Но Найтли!… Найтли — совсем другое дело. Хоть я и старался не допускать даже мысли о ее возможном коварстве, однако в глубине души продолжал копошиться ядовитый червячок сомнения: а что, если…? И это проклятое «если» заставляло стискивать челюсти и упрямо двигаться вперед. Даже мордастый Мунги, смотревший на меня поначалу с нескрываемым презрением и явным недоверием, теперь при каждом удобном случае ободряюще похлопывал по плечу.

К и впрямь приличной по размерам деревне Самбанхе мы подошли лишь на четвертый день пути. На тех, с кем я делил все эти дни кров и стол, было страшно смотреть, а уж как выглядел я сам, не хотелось даже знать. Во всяком случае, совсем недавно приобретенная одежда болталась на мне, как изодранная тряпка на вешалке, ботинки были сбиты до такой степени, что пальцы торчали наружу, а искусанные москитами и изрезанные о траву руки с трудом держали даже ложку. Вдобавок именно в Самбанхе нас поджидали очередные непредвиденные трудности.

Вернувшиеся из разведки бойцы доложили, что в деревне расположилась на постой целая рота правительственной армии. Рассчитанный по дням и часам план перехвата беглецов начал трещать по швам. Разумеется, вступать в бой с ротой вооруженных солдат было делом изначально проигрышным, и все это прекрасно понимали. Оставалось две возможности: поискать другой транспорт либо попытаться завладеть грузовиком Мунги хитростью. Оба варианта, увы, имели существенные изъяны. На поиски нового транспорта времени ушло бы гораздо больше, а сарай, где хранилась машина предводителя, располагался буквально в сотне шагов от палаточных казарм. Кроме того, водить грузовик из бойцов Мунги умели лишь двое, но никто из них не имел гражданской одежды и посему легко мог попасться на глаза патрулю. Вдобавок ко всему на обоих выездах из деревни были выставлены посты, производящие тщательную проверку документов.

Обсуждение ситуации шло уже второй час, и я попросил Владимира Васильевича перевести мне основные тезисы. Он выполнил мою просьбу, и я быстро уразумел, что лучше всего в Самбанхе пойти мне. Когда же озвучил свою мысль дяде, он лишь выразительно покрутил пальцем у виска:

— Ты с ума сошел? Ни слова ведь по-местному не понимаешь! Попадешь в кутузку, а нам потом еще и тебя выручать?

— Не попаду, — заупрямился я. — Хоть я и не знаю здешнего языка, зато у меня есть другие преимущества. Во-первых, пусть и несколько потрепанная, но всё же гражданская одежда, во-вторых, я белый и ни в коей мере не похожу на повстанца, в-третьих, умею водить машину, в-четвертых, довольно прилично владею английским. Приду прямо в штаб и поведаю тамошним командирам душещипательную историю, что якобы отстал от международной экспедиции. А в эту деревню пожаловал, дескать, за запасной экспедиционной машиной, которую сам же оставил на хранение в одном из местных складов. Ключи и документы на грузовик у Мунги есть?

— Есть.

— Вот и отлично. Если к вечеру вернусь без машины, тогда… тогда я… — подобрать соответствующую такому проступку кару не удавалось.

— Повесишься на пальме? — саркастически усмехнулся дядя.

— Именно, — покорно кивнул я.

— На пальме не повесишься, на ней сучьев нет, — вздохнул Владимир Васильевич, но всё же перевел наш диалог главарю отряда.

Мунги раздумывал недолго. Тщательно обыскав меня с головы до ног, его бойцы оставили мне лишь паспорт, временный пропуск на территорию Мозамбика, перочинный нож, зажигалку, кошелек с деньгами да флягу с водой. С тем и отправили в деревню.

Конечно, на первом же КПП меня остановили. Теперь уже сержант действующей мозамбикской армии тщательно охлопывал мою одежду и выворачивал карманы. По-настоящему, правда, заинтересовался лишь деньгами, но, по счастью, за его действиями в четыре глаза наблюдали двое подчиненных. Тот же сержант доставил меня в штабную палатку, где офицеры высшего состава явно только что приступили к обеду. Командир роты был, видимо, так изумлен видом столь отощавшего европейца, что первым делом приказал срочно принести с кухни еще одну порцию.

Не удержавшись, я накинулся на горячее, словно стадо оголодавших бизонов. Смолотив две порции подряд, слезно попросил еще и любимого кофе, поскольку почти уже забыл его вкус. А насытившись и блаженно расслабившись, принялся не столько словами, сколько жестами излагать свою «печальную историю», в которой бился со львами, расправлялся с крокодилами, убегал от гепардов и отбивался от жестоких бандитов. Словом, Остапа понесло…