Александр Лермин - Сын графа Монте-Кристо

Индейцы с криком разбежались в разные стороны: сначала они приняли меня за злого духа и лишь потом убедились, что имеют дело с белым.

Теперь судьба моя была решена: индейцы схватили меня, связали и потащили за собой. Я покорился своей участи, желая, однако, скорее умереть, и, наконец, потерял сознание. Когда я очнулся, уже наступила ночь. Крепко связанный по рукам и ногам, я лежал на земле.

У костра, спокойно покуривая трубки, сидели арикарасы и временами с радостью поглядывали на Ту-Сан-Ба — он был привязан к столбу, около него сидела Краса Лугов.

Я ничего не ел уже около суток, меня томил мучительный голод, и я решился заговорить с краснокожими:

— Эй, приятели,— крикнул я по-английски,— вы что, хотите меня уморить голодом?

Тотчас же мне стало ясно, что я сделал глупость: один из индейцев, казавшийся предводителем шайки, встал, скрестил руки на груди и серьезно посмотрел на меня. Он переговорил на непонятном для меня наречии с другими индейцами и затем обратился ко мне.

«Что тебе нужно, бледнолицый?» — спросил он на ломаном английском.

«Я голоден, дайте мне поесть. За что вы связали меня? Что я вам сделал худого?»

«Ты враг нашего племени!»

«Я? С чего это вы взяли?»

«Ты умертвил священную змею».

«Черт бы ее побрал! Ждать мне надо было, что ли, пока она убьет меня?»

Кажется, я рассуждал совершенно здраво, но краснокожие подняли громкий крик и с угрозами подступили ко мне.

«Ты убил,— крикнул один из них, грозя мне кулаком,— и за это мы убьем тебя!»

«Да за что? Разве я не ваш брат?»

«Никогда краснокожий и бледнолицый не будут братьями…»

Все мои слова были напрасны. Дикари бешено кричали и грозили мне томагавками.

Предводитель снова заговорил, между ним и остальными завязался спор. Позднее я узнал от Красы Лугов, что было решено меня оскальпировать и изжарить — просто так, для препровождения времени, так как краснокожие не едят мяса белых. Но последнее обстоятельство в данном случае для меня не имело большого значения.

Затем краснокожие принялись танцевать, я же снова потерял сознание и пришел в себя лишь тогда, когда чья-то рука коснулась моего лба. Кругом была тишина. Веревки, которыми индейцы связали меня, были разрезаны, и я снова мог пошевелиться.

Я протянул руку и наткнулся на стену.

«Есть тут кто-нибудь?» — крикнул я.

Ответа не было.

«Сжальтесь! — крикнул я громче.— Я умираю от голода.»

Раздался шорох, и чей-то голос произнес:

«Тише — опасность!»

«Кто ты?» — спросил я, дрожа.

«Краса Лугов. Ту-Сан-Ба убит, сжарен и съеден: дикарей потревожили… убежали!»

Затем тот же голос произнес:

«Надо вставать!»

Я повиновался. Краса Лугов подняла меня, как ребенка, и я вспомнил, как носила меня на руках мама. Индеанка донесла меня до края поляны, затем опустила на землю.

«Я голоден»,— снова прошептал я, указывая на рот. Женщина посмотрела на меня с недоумением, и я вспомнил, что здесь, в их лесах, все еще не построены рестораны.

В эту минуту г-жа Бартон, до сих пор внимательно слушавшая рассказ мужа, вышла из каюты, и г-жа Караман спросила капитана, переминилась ли с того времени его жена.

— Значительно! — ответил с сияющим от восторга лицом капитан.— Она очень похорошела.

Гувернантка не выдержала — закрыла лицо платком и, сдерживая смех, ушла в свою спальню.

— Я очень рад, миледи,— сказал после ее ухода капитан,— что мы с вами остались наедине. Не каждый способен оценить ту жертву, которую принесла для меня Краса Лугов.

— Продолжайте, пожалуйста,— сказала ему Клари.

— Вдруг индеанка исчезла,— снова начал Бартон,— и вскоре вернулась с чем-то, завернутым в листья. Она развернула их и со вздохом подала мне несколько кусков жареного, еще теплого мяса.

Я с жадностью принялся за еду — жаркое показалось мне превосходным. Краса Лугов печально смотрела на меня. Мне подумалось, что и она голодна, и я, сконфуженный, предложил ей кусок мяса.

«Не хочу есть»,— сказала она и покачала головой.

Я объяснил ей, что не буду есть, если она не составит мне компании. Слова мои убедили ее: она тоже принялась за еду, и когда мясо было съедено, я спросил, откуда она его взяла.

Краса Лугов печально склонила голову:

«Ту-Сан-Ба сжарен… дикари потревожены, не съели… Ту-Сан-Ба — мой муж…»

Праведный Боже! Так это было человеческое мясо! Краса Лугов пожертвовала для меня своим жареным супругом! Можете ли вы, миледи, привести из истории другой пример подобного героизма?

— Нет, не могу,— ответила Клари.

— Я был в этом уверен, я…

Дверь каюты отворилась, и вошел Петр.

— Капитан,— сказал он,— мы подходим к рейду Бона.

Клари вздохнула свободнее: с нее точно свалилось тяжелое бремя.

— Вы понимаете, миледи,— настаивал Бартон,— что после этого я обязан был жениться на индеанке.

— Само собой разумеется.

— Она приняла христианство и вместо индейского имени Краса Лугов назвалась Лилли.

— Милейший капитан,— перебила его Клари решительно,— позаботьтесь теперь о высадке и помните ваше обещание: мы немедленно отправляемся в пустыню.

— Куда и когда будет угодно, миледи.

Бартон ушел.

Мы же посмотрим теперь, что происходило на борту Зимородка».

Яхта неслась, как стрела, и скоро на горизонте показался алжирский берег. Узнав об этом, Монте-Кристо и Сперо вышли на палубу.

Город Бон, расположенный на холме, был очень красив. Сперо с восторгом воскликнул:

— О, батюшка, как там, должно быть, хорошо!

Граф положил руку на плечо сына и серьезно сказал:

— Сперо, через два часа ты вступишь в новый мир. Никогда не забывай, что ты мой сын… Всегда стой за добро и действуй лишь добром! Нас ожидают большие опасности. Сумеешь ли ты им противостоять?

— Когда ты со мной, батюшка, я ничего не боюсь!

— Обстоятельства могут нас разлучить… Пустыня скрывает много тайн, и там человеку приходится бороться с природой и людьми.

— Но ты, батюшка…

— Я такой же человек, как и все! Положим, что я обладаю железной волей и умею сдерживать себя, потому-то, хотя и без основания, мне и приписывают сверхъестественную силу. Но я тоже могу погибнуть, и тогда ты обязан будешь довести до конца начатое мною дело! Посмотри мне прямо в глаза и обещай, что не будешь отчаиваться, если я погибну. Если же я паду духом — ободри меня, если я исчезну — ищи меня, если же я умру — плачь обо мне, но не поддавайся отчаянию! Помни о своей матери, люби ее, как святую, она заслуживает этого! Не забудешь ли ты, что для нее ты должен быть всем?

— Нет, батюшка, не забуду, клянусь тебе в этом, но к чему предаешься ты подобным мрачным мыслям? Разве ты боишься за нас?

— Нет, но я счел своим долгом приготовить тебя ко всему…