Роберт Святополк-Мирский - Четвертый хранитель

Варежка сама была удручена происшедшим, и склонна была винить себя, хотя до сих пор такого рода чувства не были ей знакомы — обычно, что бы ни случилось, она всегда считала себя правой.

Впрочем, во всей этой мрачной и печальной истории утешало ее лишь одно, и об этом знала она и больше никто на всем белом свете.

Дело в том, что еще до начала праздника Варежка загадала: если первый в своей жизни танец на своем первом балу она станцует с князем Андреем — они будут вместе всю жизнь.

Танец, несмотря на трагические последствия, все же состоялся, и это внушало надежды на светлое будущее.

Тем временем, обстановка все ухудшалась — большинство подружек по пансиону избегали Варежку, перестав с ней вовсе разговаривать, и лишь одна верная Елизавета, княжна Сангушко, не только не переменила своего отношения к подруге, а напротив старалась, как могла, утешить и подержать ее.

Однажды зимним февральским вечером, когда за окнами монастыря свистела вьюга, и в каменных монастырских кельях было страшно холодно, Варежка и Елизавета, закутавшись во все теплые вещи, которые у них были, готовились ко сну.

Прежде чем лечь, Варежка выглянула в окно и вдруг увидела, как в ворота монастыря въезжают сани, останавливаются у крыльца и сама настоятельница, мать Иоанна, выходит навстречу этим саням, а кто-то большой — несомненно, мужчина — закутанный в бобровую шубу, шествует вместе с матушкой внутрь.

Странное предчувствие надвигающейся беды кольнуло Варежку в самое сердце. Какое-то неясное внутреннее чувство, возможно воспитанное еще в том далеком лесном разбойничьем детстве, вдруг шевельнулось в ней и подсказало, что она должна непременно выяснить, что происходит — ведь светский мужчина в женском монастыре — неслыханное событие.

— Лиза, — прошептала Варежка, — Я должна посмотреть кто это!

— Ты знаешь, что будет, если тебя поймают?!

— Все уже давно спят. Я тихонько…

Варежка уложила одеяло на своей постели так, чтобы казалось, будто она спит, закутавшись с головой, и сбросив подшитые мехом башмачки, босиком на цыпочках двинулась к двери.

— Ты сума сошла! — Испуганно зашептала Елизавета. — Босиком по каменным плитам в такой холод! Ты простудишься и умрешь!

— Обойдется, — ответила Варежка. — Бывало, я и по льду босиком ходила. Если кто заглянет, скажи, будто мне нездоровится и не надо меня будить.

Ловко и бесшумно Варежка, прижимаясь к стенкам, пересекла несколько пустых монастырских коридоров, зал, где проходили занятия а, подкравшись к келье настоятельницы, с удовлетворением отметила, что дверь плотно не заперта и полоска света из довольно широкой щели падает в коридор.

Заглянуть в келью Варежка опасалась, но, спрятавшись за дверью, слышала каждое произнесенное там слово.

— … поэтому я был уверен, что смерть моего сына является результатом какого-то заговора, но я долго вел поиски не в том направлении, пытаясь навести побольше справок об убийце, и не смог найти ничего компрометирующего. Потом вдруг я как-то осознал, что, в сущности, все произошло из-за вашей воспитанницы. Я решил выяснить, что известно о ней. Она ведь записана у вас, как панна Русиновская-Сурожская. Что вы знаете о ее родителях, матушка?

— Ее отец — богатый и влиятельный дворянин, владеющий двумя большими поместьями: в том числе родовым — Русиново, а также обширными Сурожскими землями на юге. Он вдовец, но у него есть старший сын — Максимилиан, который регулярно навещает сестру и весьма аккуратно привозит оплату за обучение. Я не понимаю, князь, что вас смущает?

— А то, милейшая матушка, что если бы вы взяли на себя труд еще четыре года назад проверить, кем на самом деле является так называемая панна Русиновская-Сурожская, вы бы выяснили, что никакого имения Русиново не существует в природе, а кастелян города Сурожа никогда не слышал ни о каких владельцах, поскольку это королевские земли.

Дальше Варежка не слушала.

Она бегом бросилась обратно, и так же незаметно проскользнув по всем коридорам, прибежала в свою келью.

Слегка запыхавшись, она быстро схватила свое бальное платье, ожерелье, подаренное отцом, завернула все это в узелок, затем резким движением выдернула толстую холщовую простыню.

— Что?! Что случилось? Что ты делаешь? — испуганно спрашивала Елизавета.

— Я немедленно ухожу отсюда. Держи, — она подала в руки растерянной Елизавете край простыни, внезапно к ужасу и изумлению подруги выхватила длинный кинжал и одним движением разрезала простыню вдоль, а два конца завязала крепким узлом.

Елизавета смотрела на все это, остолбенев от изумления и ужаса.

Варежка быстро натянула сапожки, оделась потеплее и распахнула окно.

Вьюга и снег ворвались в келью.

Варежка крепко привязала конец связанных простынь к оконной раме, вдруг неожиданно широко улыбнулась и весело сказала:

— Наконец-то я вырвусь отсюда! Прощай, дорогая моя единственная подружка, даст Бог, еще свидимся!

И взяв узелок в зубы, решительно выскользнула через окно во тьму и вьюгу…

Князь Андрей писал что-то, поскрипывая гусиным пером. Закончив писать, он потянулся и стал готовить себе постель. Вьюга, бушующая всю ночь, утихла, и серый зимний рассвет брезжил за окном.

Какой-то странный звук заставил князя Андрея выпрямиться и прислушаться.

Казалось, кто-то скребет пальцем снаружи по замерзшему стеклу.

Князь Андрей потушил свечу, взял саблю, бесшумно подошел к окошку и резко распахнул его.

— Это я, — сказала Варежка. — Впусти меня, я очень замерзла. Я пришла к тебе навсегда.

Несмотря на суровую зиму и заснеженные дороги, Медведев в сопровождении великокняжеского гонца прибыл в Москву сразу после святок.

Его отвели к Патрикееву, где передали Ларе Орехову, который определил Василия на постой в каких-то войсковых казармах охранного полка в Кремле.

На протяжении всего пути Ларя угрюмо молчал, а прощаясь сказал:

— Жди, я приду, когда вызовут. Надеюсь, мне не придется после этого отдавать тебя под стражу, а то я краем уха слышал, будто ты там у себя натворил чего-то и князя Оболенского чуть не убил. Государь в гневе, а Патрикеев так и вовсе в бешенстве.

И ушел.

На третий день Медведева привели к Патрикееву. Иван Юрьевич был очень суров.

— Если не хочешь завтра же сложить голову на плахе — а у нас, как ты знаешь, это быстро делается, — выкладывай мне правду, как все там у вас было. Потом я отведу тебя к Великому князю и, может быть, мне удастся хоть немного смягчить его гнев, если ты ничего от меня не укроешь.

Медведев, давно приготовившийся к ответам на такие вопросы, коротко, четко и ясно рассказал о происшедшем, не упомянув лишь о том, что князь Верейский оставил ему свою проездную грамоту.