Анатолий Вахов - Трагедия капитана Лигова

— Спасибо, — больше из вежливости, чем из благодарности, ответил Клементьев. Но навсегда отказаться от этих богатых вод он не мог. Капитан быстро заговорил: — Предполагая все же в будущем заниматься китоловным промыслом в здешних водах, я почтительнейше прошу Императорскую миссию и вас лично, господин Вебер, указать мне, куда и на каком языке следует мне обратиться к корейским властям, и не отказать мне в своем содействии на получение формального разрешения останавливаться моим судам для разделки китовых туш в корейских бухтах.

Действительный статский советник внимательно выслушал капитана, потер холеными пальцами левую бровь, как бы раздумывая, потом ответил:

— Обратитесь в правительство короля Кореи с прошением на корейском языке!

— Я же не знаю корейского! — едва сдерживаясь, проговорил Георгий Георгиевич. — Прошу вашего содействия.

Вебер пожал плечами:

— К сожалению, я бессилен чем-либо вам помочь в вашем намерении. Это вам подтвердит и уважаемый кунжу.

В это время чиновник, сопровождавший Вебера, передал старику из своего портфеля бумагу. Ким Каук Син растерянно взял ее и, выслушав какое-то распоряжение чиновника, протянул лист Клементьеву.

— Что это? — Капитан непонимающе смотрел на лист, густо исписанный иероглифами.

— Просьба корейского населения к вам покинуть бухту Чин-Сонг, — пояснил чиновник. — Разрешите, я вам переведу.

Клементьев слушал и не верил своим ушам. Да, это была просьба жителей поселка в бухте Чин-Сонг, чтобы китобой Клементьев со своими судами немедленно ушел. И, что еще больше удивило Георгия Георгиевича, бумага была подписана Ким Каук Сином.

— Хорошо, я уйду, — коротко бросил Клементьев, и в его душе шевельнулась обида. Он посмотрел на кунжу. Старик с виноватым видом перебирал свою реденькую мягкую бородку… «Вот и доверяй человеку», — подумал Клементьев.

Вебер поставил на стол бокал и поднялся:

— Мне было приятно познакомиться с вами, господин Клементьев. Здесь так редко приходится встречаться с соотечественниками. Итак, две недели, я думаю, вам срок вполне достаточный, чтобы…

— Да. — Клементьев едва сдерживал бушевавшее в нем негодование.

Пока прощался с гостями, он был внешне спокоен, и только Белов видел, что Георгий Георгиевич весь напряжен. Оставшись наедине с Беловым, Клементьев разразился бранью, которой еще никогда не доводилось слышать от него Константину Николаевичу. Он попытался успокоить Клементьева. Тот горько сказал;

— Наш соотечественник. Представитель России! Отчитал меня, как мальчишку! Вебер Адольф Генрихович! Долго ли еще нашу Родину за ее рубежом будут представлять люди с остзейскими именами?

Белов пожал плечами. — Командам пока не сообщать о нашем уходе. Эту неделю будем охотиться! Он помолчал, смотря в одну точку, и вдруг ударил с силой подлокотнику кресла: — Почему же Ким Каук Син так резко изменил свое отношение к нам?! — А держался он как-то виновато, — заметил Белов. — Виновато, виновато, — сердито повторил Георгий Георгиевич. — Азиатская хитрость. Ну, ладно. Пойдемте смотреть, как разделывают голубого кита. — Тут Клементьев вспомнил последнюю охоту и стал с увлечением о ней рассказывать, забыв на время о посещении Вебера.

Абезгауз страстно желал узнать, о чем шел разговор в каюте капитана, для чего приезжали гости, но это ему не удалось. И он снова все внимание обратил на Ингвалла. Гарпунер находил в каюте угрожающие записки. У него повторялись приступы ужаса. И лишь у пушки, во время охоты, к норвежцу возвращалась прежняя уверенность.

Гарпунер жил двойной жизнью. Точно окаменевший, он сидел взаперти в каюте, обливался потом, вздрагивал при малейшем звуке, и только алкоголь на время освобождал его от страха.

Никто не знал, что на Ингвалла надвигается черная, никому не видимая опасность…

Прошла неделя после визита Вебера, как на «Геннадий Невельской» неожиданно явился Ким Каук Син. Он улыбался, кланялся и совершенно не походил на того кунжу, который был с Вебером. Ким Каук Син несколько раз произнес имя Ен Сен Ена, давая понять, что просит его позвать. Пока посылали за переводчиком и Беловым, Ким Каук Син крикнул гребцам в лодке, и те подняли на палубу несколько корзин с рисом, курами, бочонок с медом и большую, похожую на амфору глиняную бутыль с пивом.

«Приехал прощаться, — сердито подумал Клементьев. — Хочет поторопить с нашим уходом. Нет уж! Еще неделю я тут пробуду».

С Ким Каук Сином он был вежлив, но без той прежней теплоты, что установилась между ними до приезда Вебера. Ким Каук Син как будто этого не замечал. Он ласково смотрел на капитана, закурил трубку с маленькой бронзовой чашечкой и длинным черным мундштуком, отделанным перламутром.

Наконец явились Ен Сен Ен и Белов. На переводчике одежда была пропитана китовым жиром и салом. Он остановился у двери и, стащив с черных жестких волос шапку, подаренную ему матросами, стал переводить то, что говорил Ким Каук Син. Ен Сен Ен стал лучше говорить по-русски:

— Кунжу говорит, отдать бумагу. Кунжу говорит, стреляй большую рыбу! — Тут Ен Сен Ен улыбнулся. — Кунжу говорит, бей кита и живи здесь, уплыви не надо… Кунжу говорит, отдай бумагу, — повторил он. — Эту, что ли? — Клементьев достал из письменного стола лист, покрытый иероглифами.

— Ие, ие [46] Ие — да (корейск.). , — быстро закивал Ким Каук Син. — Она, она. Он потянулся к ней, почти выхватил из рук Клементьева и, прежде чем капитаны успели его остановить, разорвал пополам, потом еще и еще. С улыбкой он обращался к капитанам. Ен Сен Ен переводил:

— Кунжу говорит, плохая бумага… Живи тут… Бери подарки…

— Да как же так? Господин Вебер, с которым приезжал Ким Каук Син, требует нашего ухода! — растерялся Клементьев.

Корейцы переговорили между собой. Начальник поселка сердился. Ен Сен Ен перевел:

— Тот кунжу плохой… Он писал бумагу… Ким Каук Син боялся… Теперь Ким Каук Син храбрый… говорит, русские бьют кита… мясо дают… Постепенно стало все ясно. После долгих расспросов выяснись, что Вебер запугал Ким Каук Сина и тот подписал составленную чиновником бумагу. Но после отъезда Вебера сам Ким Каук Син побывал у начальника провинции, и тот разрешил русским стоять в Чин-Сонге и охотиться на китов.

— Какой же Вебер мерзавец! — воскликнул гневно Клементьев. — Я в Петербург напишу. Корейцы относятся к нам лучше, чем мы друг к другу.

— Молодец Ким Каук Син, — сказал Белов. — Он наш друг.

В этот день корейцы долго не покидали судно. Только поздним вечером кунжу съехал на берег, а Ен Сен Ен вернулся на шхуну.

«Геннадий Невельской» продолжал охоту. Прошел еще месяц, и Клементьев начал готовиться к переходу в Нагасаки.