Анатолий Вахов - Трагедия капитана Лигова

— Надежд больше никаких. — Алексей оторвался от газеты. — Кто мог предполагать, что такое судно не выдержит шторма?

— Море. С ним не всегда совладаешь, — качнул седой головой Белов. — Тамаре Владиславовне будете показывать? — Капитан дотронулся до газетного листа.

Алексей подумал и решил:

— Идемте вместе. Ей надо это прочитать. Так будет лучше.

Когда Алексей и Белов вошли в гостиную, Тамара, как обычно; стояла у окна. На их голоса и шум шагов она даже не обернулась. А когда Белов поздоровался, ответила лишь наклоном головы.

— Тамара Владиславовна, — стараясь сохранить спокойствие, проговорил Алексей. — Мы принесли газету с сообщением о гибели…

Он не закончил. Тамара обернулась к морякам и, увидев газету в руках Алексея, взяла ее, сразу нашла заметку. Белов смотрел на молодую женщину и не узнавал ее. Перед ним был на много лет постаревший человек с худым, бледным лицом. Глаза ушли далеко в глазницы. У губ, на лбу появились морщины.

Тамара прочла заметку, молча вернула ее Алексею Ивановичу и привычным движением поправила платок, поежилась, точно ей было зябко. Лицо оставалось по-прежнему замкнутым, глаза задумчивые, далекие от окружающего. Моряки не знали, что сказать. Слова утешения были бы сейчас неуместны..

— Спасибо… — наконец проговорила Тамара, и в ее голосе прозвучала просьба оставить ее одну.

Моряки вышли. Белов расстроился и, покашливая, молча разглаживал усы, потом закурил. Молчали долго, думая об одном и том же, каждый по-своему. Наконец заговорил Белов:

— Надо бы с Тамарой Владиславовной посоветоваться.

Алексей вопросительно поднял на капитана глаза.

— Мороз крепкий. Пора шхуну на берег вытащить.

— Вам и карты в руки, Константин Николаевич, — ответил Северов. — Не знаю, что нам с судном дальше делать? Продать, что ли?

— Зачем? — удивился Белов, и в его голосе прозвучало огорчение. — Значит, мне с вами вновь расставаться. Не хотелось бы. Привык я. Да и годы не те, чтобы менять суда. «Надежда» — шхуна крепкая. Будем по фрахту ходить. Доход немалый даст!

— До весны не надо ничего решать! — ответил Алексей Иванович. — Ремонтируйте шхуну. А когда Тамара Владиславовна немного оправится, тогда и будем совет держать. А сейчас, Константин Николаевич, прошу к столу. Пообедаем вместе, да, быть может, и Тамару Владиславовну отвлечем от печальных дум.

Моряки направились в столовую.

…Прошла зима. Отшумели ранние весенние ветры, и земля покрылась зеленой щетинкой молодой травы. В тайге, что медленно отступала перед растущим городом, пели птицы, ревели звери.

Однажды днем мимо дома Клементьева промчался пятнистый олень. Чем-то испуганный в тайге, он вымахал высокими прыжками на главную Светланскую улицу и понесся вдоль нее, закинув голову с маленькими молодыми рогами. За ним ринулись собаки, но олень легко оторвался от них и скрылся.

Тамара Владиславовна видела оленя, пронесшегося мимо их двора. Она гуляла с дочкой, начинавшей уже уверенно ходить. Молодая женщина проводила взглядом животное и улыбнулась. В ее глазах появилось любопытство. Она неожиданно оживленно стала говорить Соне:

— А это сейчас олененок пробежал. Ты видела, какая у него золотистая шкурка, а ножки какие быстрые? Ну-ка, попробуй и ты так быстро побегать. Ну, догоняй меня.

Тамара легко побежала по зеленой траве. За ней заковыляла и маленькая Соня, но через несколько шагов девочка упала и разревелась. Мать бросилась к ней:

— Ах ты, медвежонок неуклюжий!

Она увидела испачканный нос девочки и расхохоталась весело и легко. Присев около дочки, Тамара вытерла ей слезы.

— Вот придут из гимназии Геннадий и Ваня, увидят, что ты такая чумазая, и не захотят с тобой играть.

— Они очень любят вашу дочь, — раздался голос Алексея Ивановича, — и считают ее своей сестрой.

Тамара обернулась. Северов стоял у калитки. Он только что вернулся из города.

— Сестрой? — улыбнулась Тамара и, встретившись с глазами Алексея Ивановича, смутилась и, чтобы скрыть это, занялась дочкой.

Северов подошел к девочке, подхватил ее на руки, высоко подбросил, так, что она завизжала от восторга и страха, а Тамара невольно воскликнула:

— Ой, уроните!

— Никогда! Верно, Сонечка? Он опустил девочку на землю и сказал Тамаре: — «Надежда» выходит в рейс вечером. Константин Николаевич будет рад, если мы его проводим. — Конечно, — согласилась молодая женщина. — Надо собраться. Она подхватила дочку, легко взбежав на крыльцо, исчезла за дверью. В доме раздался ее голос: — Настя, Настя! Из кухни в коридор вышла Настя. — Что, Тамара Владиславовна? — Настя держала голову высоко, как все слепые. В руках у нее были спицы и моток шерсти. Она начала вязать чулки для ребенка.

— Я ухожу, скоро вернусь. Посиди около Сони, — попросила Тамара. — Я ее посажу в кроватку. — Хорошо! — Настя уверенно двинулась к спальне. Тамара за ней понесла Соню…

Тамара очень волновалась. После тяжелой зимы, слез, горя она впервые так легко, хорошо себя чувствовала. «Что это я распрыгалась, как девчонка? — спрашивала она себя. — Я же вдова, и вот, на тебе, хохочу. И присутствие Алексея на меня странно действует…»

Она неожиданно заплакала, но это были иные слезы, не те тяжелые, жгучие, что она проливала по Георгию. Ей стало как-то стыдно за сегодняшнюю оживленность, и, отгоняя думы, она старательно запудрила следы слез. Пора уже было идти провожать шхуну «Надежда».

Проходя мимо дома, Тамара и Северов услышали, как пела Настя:

Молодая женщина и Алексей Иванович обменялись взглядами и улыбнулись, порадовались за Настю: горе, вызванное гибелью Джо, отступило перед жизнью.

…Поздно вечером Тамара и Алексей возвращались домой. Над головой перемигивались яркие голубовато-серебристые звезды. Свежий и приятный весенний воздух бодрил и, казалось, придавал силы. Оба они чувствовали себя как-то приподнято.

— Ох! — Тамара оступилась и чуть не упала.

Алексей Иванович взял ее под руку. Ей стало сразу легче идти по темной улице, которая круто взбегала в гору, к дому, что светил им ярко освещенными окнами. Дружеская рука крепко поддерживала ее.

После ужина вдвоем, что стало обычным, Тамара и Алексей Иванович разошлись по своим комнатам и задумались. Тамара, погасив лампу, сидела у кроватки дочки и смотрела на ее слабо освещенное лампадой лицо. Девочка спала крепко, безмятежно. «Она даже не знает, что у нее нет отца. У меня — мужа», — печально думала Тамара, но сейчас она не ощущала того страшного одиночества, которое владело ею всю зиму. Тамара удивилась: «Почему? Что же изменилось? Неужели я стала забывать Георгия? Так скоро, так легко?»