Анатолий Вахов - Трагедия капитана Лигова

— Никак у нас тут питейное заведение имеется, — продолжал Ходов.

— Скажу, чтобы в лавке меньше вина инородцам давали — успокоил Лигов боцмана и заговорил о пошивке новых парусов.

Прошло несколько дней, и вся колония была потрясена событием, которое напомнило Лигову о предостережении и сомнениях боцмана и заставило его не только пожалеть, но и обвинить себя в невнимании к словам Ходова.

Поздно ночью Лигов был разбужены Уриканом. Капитан вместе с Федором Терновым и Кленовым обживал новый дом. На громкие удары в дверь и крики Урикана Кленов быстро засветил лампу, вышел в коридор.

Когда встревоженный Лигов, полуодетый, вошел в столовую, здесь уже был Урикан. Эвенк находился в сильнейшем волнении. Он заговорил торопливо, путая русские слова с эвенкийскими. Лигов несколько раз его переспрашивал и вдруг понял, с какой страшной вестью явился Урикан. В стойбище только что был убит эвенк, а другой опасно ранен.

Разбуженный громким разговором, из второй спальни показался Тернов. Заспанный, он недовольно пробурчал:

— Чего тут кричит этот косоглазый? Завтра мог прийти! Но Лигов, пораженный сообщением Урикана, остановил его и спросил эвенка:

— Кто же виноват, почему произошло убийство?

— Он виноват!.. Он виноват!.. — закричал Урикан, указывая на Тернова, и, казалось, был готов броситься на него.

Лигов непонимающе смотрел на Урикана, потом перевел вопросительный взгляд на штурмана. Тот зло сказал:

— Гоните в шею этого пьяного дикаря!

— Урикан говорит правду, — ровно, но громко заговорил до сих пор молчавший Кленов.

— Он водку дает, он шкурки берет! — дрожа и брызгая слюной, кричал Урикан, не сводя почти дикого взгляда с Тернова.

— Как ты смеешь… — Лицо Тернова покрылось пятнами, руки сжались в кулаки. Лигов приказал ему:

— Замолчите!

Капитан верил Кленову. Больше ничего не говоря, он оделся и вместе с Уриканом и Кленовым спустился в стойбище. Здесь все были на ногах. Слышались возбужденные голоса, плач детей. Люди сновали от хижины к хижине. Вокруг Лигова собралась большая толпа. Урикан подвел его к хижине, из которой доносились женские вопли. Олег Николаевич переступил порог. В низком помещении, слабо освещенном жирником, было много людей. Они расступились перед Лиговым, и он увидел двух лежащих эвенков. Около одного, неподвижного, сидела в позе отчаяния, с распущенными волосами женщина и, раскачиваясь, плакала в голос. Капитан увидел, что эвенк мертв. Он узнал его. Это был один из тех, кто в первые дни особенно усердно помогал русским в сборе китового уса. Второго, эвенка, громко стонавшего, перевязывали. Он был ранен в грудь и шею. В хижине пахло винным перегаром. Запах водки исходил и от некоторых эвенков и матросов.

Лигову сообщили, что вечером у Тернова эвенки выменяли водку на шкурку выдры, перепились и затеяли драку, схватились за острые охотничьи ножи…

В тяжелом раздумье возвращался назад к себе Лигов. Трудно было поверить, что Федор Тернов после зимовки в Николаевске тайком привезет большой запас водки и будет обменивать ее у эвенков на меха. Так вот почему Тернов так охотно взял на себя обязанность заготовлять продукты в Николаевске, вести отчетность по складу с корабельным имуществом — чтобы удобнее и незаметнее можно было прятать водку.

— Мы думали, что вы, Олег Николаевич, разрешили ему, — оторвал Лигова от дум Кленов, не называя имени Тернова.

Лигов почувствовал, как к его лицу прилила кровь. Это было тяжелое обвинение, но, очевидно, справедливое. Ярость охватила капитана. Они вернулись в дом. Штурман спал. Лигов грубо поднял его:

— Вы — убийца!

— Да как вы смеете… — начал Тернов, но, встретившись взглядом с капитаном, замолчал. Он еще никогда не видал Лигова в таком состоянии и покорно вышел следом за ним в столовую. Здесь были Ходов, Урикан, Кленов, матросы. При виде штурмана все замолчали. Наступила тяжелая, напряженная тишина. Тернов почувствовал, как на него повеяло опасностью. Федор лихорадочно думал, как ему вывернуться из создавшегося положения. «Виниться, опустить голову, иначе убьют», — думал он, и его охватывала ненависть к Лигову, ко всем этим людям, вырывающим из его рук богатства, которые он так мечтал собрать.

— Вы обменивали водку на пушнину? — спросил Лигов.

— Да, я хотел немного заработать… — тихо сказал Тернов.

— Почему вы не спросили нашего совета? — Голос капитана дрожал. — Вы хуже иноземного пирата! Где вино?

Тернов сказал. Лигов, а за ним и все остальные двинулись к складу. По приказу Лигова оттуда выкатили бочки и разбили их. На землю хлынуло вино. Тернов не мог оторвать взгляда от потока жидкости, которая при свете фонарей казалась черной, тяжелой. Разлившись под ноги людей, она мрачно поблескивала большой лужей под ночным небом.

Тернова била мелкая дрожь. Моментами он начинал терять над собою власть и готов был броситься на Лигова, душить его, бить, а самому черпать руками и сливать обратно в бочки вино…

Утром Тернов по приказу Лигова вернул эвенкам всю пушнину, которую успел у них выменять, а матросам — деньги. Затаив в душе лютую ненависть и жажду мести, Тернов внешне замкнулся, стал избегать людей и оказался в одиночестве. Да и все избегали его. Лигов не прогонял Федора с судна, считая, что штурман и так достаточно наказан.

Событие это отразилось и на промысле. Он как-то стал не ладиться. Печально и тревожно было в колонии. И только спустя месяц все пошло своим чередом.

Рогов, выполняя свое обещание Лигову, взял к себе на вельбот Кленова и Урикана. Эвенк согласился с большой охотой. Плотник вначале отказывался, потом сказал:

— Хорошо, Олег Николаевич. Коли вы желаете, буду китов бить, а вот при разделке и руки не подниму.

При этих словах он нахмурился. Лигов удивленно спросила — Отчего же?

— Так уж! — Кленов, не ожидая окончания разговора, отошел от капитана, который с недоумением смотрел ему вслед.

Стаял вечер. Густые сумерки сгладили линии сопок и тайги, залили бухту, которая изредка поблескивала тусклым отсветом луны, и только жиротопные печи огненными глазами смотрели в ночь. Кленов, отойдя от барака, стоявшего на склоне сопки присел на валун, опустил голову на руки и так застыл.

Он смотрел на раскинувшийся внизу у воды поселок, но видел не его огни, а огни далекой деревушки там, в России… Был тогда вот такой же вечер, тихий и прохладный. Антон, распахнув поношенный полушубок, прислонившись к стене амбара, ждал Дарью, прислушиваясь к звукам засыпающей деревни.

Наконец негромко скрипнула дверь ближней избы, послышались быстрые легкие шаги, и Дарья показалась из-за угла амбара, облитая лунным светом. Она не видела в темноте Антона и позвала его шепотом: