Анатолий Вахов - Трагедия капитана Лигова

Обнимая друга, Лигов сказал:

— Счастливого пути, Алеша! Возвращайся с Лизонькой. Он грустным взглядом проводил Северова, отплывшего на шлюпке американского судна.

На другой день после отъезда друга вместе с Кисуке Хоаси явились три важных японца, которые по-английски не говорили. Они купили все шестьсот сорок пять бочонков жира и восемь тысяч триста фунтов китового уса.

— Наша компания, директора которой имеют счастье посетить ваше судно, — говорил Хоаси, — хотела бы видеть вас, капитан Лигов, постоянным своим поставщиком жира и уса. Мы будем преисполнены к вам благодарности, если вы соблаговолите принять наше предложение.

Лигов, довольный результатами сделки, поблагодарил за приглашение и обещал прийти на следующий год в Нагасаки с трюмом, полным груза, а также побывать в самом городе.

— Мы будем бесконечно рады принять вас нашим гостем в наших скромных жилищах, — сказал, прижимая к животу руки и склоняясь в поклоне, Хоаси. — Мы надеемся, что небо ниспошлет нам свое покровительство и убережет вас от болезней, которых так много в городе.

Так японцы и не разрешили русским китобоям сойти на берег, но привезли на шхуну много свежих продуктов и воды.

Лигов вывел шхуну из бухты Нагасаки и взял курс на Николаевск. К бухте Надежды он уже подойти не смог. Там рано появляются льды, и Лигов не хотел рисковать шхуной.

Ранней весной, после зимовки в Николаевске, шхуна «Мария» возвращалась в бухту Надежды. Лигов поторопился выйти в рейс: в Охотском море льды еще не прошли. Теперь они то и дело с шорохом терлись о борта, звонко сталкивались.

Лигов стоял на баке. Он рассеянно смотрел на плывущие навстречу льдины, на темную сине-зеленую между ними воду. На одной из льдин чернела оторванная где-то от берега глыба земли. Капитан следил за ней, видя, как рядом плывущие льдины сталкивались, и земляная глыба, покачиваясь, скользила к воде.

Олег Николаевич не мог отвести от нее взгляда. Этот кусочек земли среди холодного белого простора чем-то напоминал Лигову его жизнь. Да, он, как этот кусочек, плывет среди многих врагов, которые готовы опрокинуть его, сбросить в пучину безвестности. И, как эта земля, он цепляется, пытается удержаться, плыть дальше.

Плыть дальше! А кому это надо? Вот контр-адмирал Козакевич сообщил, что он дважды писал генерал-губернатору Сибири и в Петербург о созданном Лиговым русском китобойном, промысле на Дальнем Востоке, о необходимости усиления охраны восточных вод. В ответ пришли равнодушные, с туманными, неопределенными обещаниями письма. Никому из этих чиновников там, в столице, нет никакого дела до него.

Капитан почувствовал себя одиноко, грустно, сердце согревало только письмо Марии. Но и оно было малоутешительным. Мария писала, что отец нездоров, стал очень слаб и она не решается его оставить одного в Петербурге. Значит, ее приезд откладывается на неопределенное время…

Чтобы отогнать невеселые мысли, Олег Николаевич прошелся по палубе и у подветренного борта увидел Рогова. Гарпунёр покуривал, устремив взгляд к горизонту. Лигов окликнул его. Рогов неторопливо повернулся к нему и произнес:

— Сейчас на Гавайях осень. Хорошо.

Гарпунер грустил о своей семье. Разделяя его настроение, Лигов сказал:

— Скоро там будем.

— Будем, капитан, — оживился Рогов. — Я вас свожу в нашу деревню. Хороший там народ, гавайцы, да быстро мрут.

В его словах прозвучало сожаление. Лигов спросил:

— От болезней, что ли?

— В том климате болезней нет, — покачал головой Рогов и сердито добавил: — Миссионеры сбили людей с пути.

Лигов вопросительно смотрел на гарпунера. Тот продолжал:

— Застращали гавайцев. Убедили, что кто будет ходить в своем, а не в европейском костюме, того за бесстыдство черти в аду мучить будут. Ну, и покупают гавайцы, особенно женщины, в лавках у тех же миссионеров тряпье, ходят в нем, парятся, как в бане, а когда остаются одни — долой из тряпок и на ветерок. От этого и простуживаются. Мы своих жен из деревни в город не пускаем. Сунулся миссионер к нам однажды в Семеновку, как мы, русские, зовем нашу деревню, так мы его заставили назад бежать прямо через заросли.

Гарпунер улыбнулся своим воспоминаниям.

— У нас в Семеновке хорошо… Вы сами увидите.

Не знали ни Лигов, ни Рогов, что им так и не придется в этот рейс посетить деревушку на Гавайях, где поселились русские.

Постепенно разговор перешел на предстоящую охоту, и Лигов спросил:

— Не смогли бы вы обучить на гарпунера одного из наших матросов? Или Кленова? Человек он сильный.

— Что ж, можно, — кивнул Рогов. — Можно и еще кого-нибудь. Вот разве Урикана? У эвенка хороший глаз.

…В бухте Надежды уже ждали возвращения шхуны. Плотник Кленов, выстроивший домик для Лигова и Алексея, был огорчен, что капитан вернулся один, без Северова, без женщин.

— А я-то для молодых хозяек домишко срубил, — сказал он разочарованно. — Видно, стоять ему пустому.

— Скоро, скоро, Антон, здесь будет шумно, — ответил Лигов, осматривая хорошо построенный дом. Две комнаты предназначались для спален, одна — под общую столовую. Не забыл Кленов про кухню и кладовые, сделав их просторными, с широкими столами, ларями.

Начались дни промысла. Как и в прежние годы, китов было много. Лигову не приходилось далеко уводить шхуну от бухты. Он вместе с Роговым бил китов, буксировал их к берегу. Затрещал сухой плавник в печах, поплыл запах ворвани над бухтой.

Спокойствие царило в поселке. Эвенки были счастливы. Еще никогда у них не было такой спокойной и сытой жизни. Кроме китового жира и мяса, которых сейчас было в изобилии, русские снабжали их различными товарами, и эвенки старались отблагодарить китобоев. Мужчины, женщины и даже подростки принимали участие в разделке туш и перетопке жира, дети собирали плавник, дрова для печей. Тихо, спокойно и дружно жили люди, в бухте Надежды. И вот произошло событие, которое взбудоражило всю колонию.

Занятый делами, Лигов не замечал, что все чаще стали встречаться подвыпившие эвенки. Обычно пошатывающиеся фигуры появлялись в стойбище по вечерам, из хижин доносилось пение, появлялись пьяные у печей на берегу.

— Олег Николаевич, — сказал как-то капитану Ходов, — больно пьяно среди сродственников Урикана стало.

— Разве? — рассеянно спросил Лигов, думая о том, как улучшить вытопку жира.

— Каждый день божий. — Боцман старался обратить внимание Лигова на обстоятельство, которое его все больше тревожило. Чаще появлялись пьяненькие и среди матросов. Фрол Севастьянович и сам был не прочь пропустить чарочку-вторую, но в праздники или по какому особому случаю, а пьянства не признавал. На его расспросы матросы отвечали уклончиво, ссылались на то, что вино у них еще из собственных запасов, сделанных в Николаевске. Но боцман никак не мог вспомнить, чтобы матросы делали такие большие запасы водки в Николаевске, и даже с укоризной говорил себе: «Видно, стар стал. Не вижу, что на судне делается».