Георгий Свиридов - Мы еще вернемся в Крым

– Мизько! Мизько! – эхом повторялось в соседней комнатушке голосами подростков.

Узнали!

Какое-то время Мизько, огорошенный неожиданностью, стоял посреди комнаты, соображая, чем ответить.

Его узнали. Узнали отпрыски и сподвижница изменника Гриня.

Узнали и конечно же не умолчат, донесут господам гестаповцам. А в соседнем поселке – Крымрозе, – живут дети и жена Мизько, живут в страхе за жизнь, ибо прикрываются не ахти какой надежной версией, будто сам Мизько служит в Красной армии. Для доказательства в семье есть военкоматская повестка о призыве на военную службу. Такой же повесткой в Зуе прикрывается и Мозгова Полина с двумя дочурками. На волоске от гибели семьи и других партизан.

До сих пор их не трогали немцы. Теперь же!.. Если хоть одно слово Гриней о партизане Мизько долетит до уха гестаповца – жена и дети партизанского командира, а заодно и все семьи партизан, прикрытые такими же повестками, погибнут: их расстреляют фашисты, как расстреляли они сотни и тысячи других местных жителей, выданных раньше. Вот как обернулось дело!

Стоя с автоматом наизготовку, Мизько повел взглядом в сторону, похоже, искал кого-то, может, политрука Мозгова, чтобы тот подсказал, как поступить с этой тигрицей, но кругом царила пустота и полумрак: политрука вместе с партизанами увлек за собой беглый Гринь. Выход из положения вожаку пришлось нащупывать самому.

– Одевайтесь! Пойдете с нами! – сухо приказал он.

Спрятать Гриней в лес, как прячут концы в воду, – это был разумный выход, и, найдя его, Мизько вздохнул с облегчением. Но хозяйка с согласием не спешила; живя с Гринем теперь в «раю нового порядка», часто принимая в своем доме господ немецких офицеров, она постоянно испытывала страх – лес-то рядом, а в лесу, частенько слышно, – партизаны. Того и гляди, дознаются, постучат. И вот они постучались, да как постучались! Миром тут не пахнет.

– Не пойду! – отчеканила хозяйка, вложив в одну фразу всю себя: твердость решения, силу воли и сметку напроказничавшей плутовки. Из этого следовало, что испугом ее не возьмешь, она, видать, стоит самого Гриня, если не десятка Гриней, вместе взятых.

– Ты вот что, хозяйка, – стараясь смягчить тон и опуская автомат, сказал партизан. – Не петушись…Слушай. Страхи ваши понятны. Но дети и жена за Гриня не в ответе. Это гарантирую!

– А я дом не оставлю. Хозяйство! – она повела взглядом по комнате, и Мизько невольно окинул глазами видимую часть жилища: стены, увешанные коврам и картинами, хрусталь и сервизы, нагромождения разнообразной, видать, во многих домах награбленной мебели.

– В таком случае уведем силой!

– Убей, не брошу! – Гринь вскинула распатланную голову и шагнула грозе навстречу, грудью на дуло. – Крик поднимем! Село на ноги поставим…И раскроются твои делишки, Мизько!

Схлестнулись жарче некуда. Она – ни шагу из дома, а Мизько – в ответе за жизнь партизанских семей, тех матерей, детей… И рубить этот узел надо, не мешкая, ибо с минуты на минуту к дому подкатят грузовики с карателями, их приведет сам Гринь. Обязательно приведет!

В небе над селом Нейзац, что в километре от Фриденталя, уже изгибались огненные дуги ракет, тишину ночи рвали крики команд, рев моторов: в селе, по всему видно, немцы поднялись по тревоге…

Командиру в двух словах доложили, что немцы едут.

– Последний раз говорю: идем!

– Не пойду!

Узел завязался – туже некуда. Рубить его, этот узел, ему, Александру Мизько.

И он разрубил его…

Возвратясь в лес, Мизько и Мозгов все рассказали.

Опасения, что гестаповцы ответят новыми репрессиями, заставило нас спасать всех, над кем явно сгустились тучи угрозы, в первую очередь семьи партизан.

….Это чрезвычайное положение по-своему истолковал командующий партизанским движением Крыма Мокроусов:

– Они грубо нарушили революционную законность. Расстрелять Мизько и Мозгова! Сегодня же! Немедленно!

– Мизько и Мозгов – лучшие командиры в отряде, – попытался я возразить.

– Знаю. Танки подорвали, скажете? Да?

– Да, и танки… И семьи партизанские спасли.

– Он еще защищает, оправдывает, вы слышите?!

– Я не оправдываю, но так сложились обстоятельства.

– На обстоятельства сваливаешь?

Не убедил я Мокроусова, не склонил к защите и Мартынова.

….Допрос по делу Мизько и Мозгова закончен. Заключение по делу утверждено командующим и комиссаром, объявлено:

– Расстрелять!

Смертников вывели из землянки, повели.

– Развяжите руки! – попросили они. – Дайте хоть обняться на прощание.

Их развязали, и друзья обнялись. Как крепко прикипели боевые соратники друг к другу, как, надолго оставшись в предсмертном прощании, роняли скупые слезы, с каким трудом выдавил из себя два последних слова политрук Семен Мозгов: «Крепись, Саша!» – все видели партизаны, которые сбежались сюда.

– Марш! – хлестнула резкая, как выстрел, команда.

– Прощайте, родные! – бросила им вдогонку Анна Никитична Якимович, признанная мать отряда, и все видели, как задрожали ее губы, с каким надрывом она заголосила:

– Ой, что же это?.. Что?

Помрачнели лица партизан. Посуровел лес, хотя и был в снежном убранстве. Черным диском катило по небу солнце.

Мы с Андреем Литвиненко, командиром отряда, стояли рядом. Молчим оба, будто онемевшие, окаменевшие.

Тяжело! Тяжелее, чем в бою, чем при самой горькой неудаче!..

Вдруг:

– Товарищи! Стойте, стойте, товарищи! – услышалось как сквозь сон.

К тем, кто повел смертников, подбежал вестовой. Он из Центрального штаба. Держит перед газами листок, стал читать – громко, нарочито торжественно:

“Принимая во внимание, что ограбления семьи Гриня и других корыстных целей у Мизько и Мозгова не было, что действия их произведены из соображения сохранения партизанских семей и что сами Мизько и Мозгов – лучшие в отряде командиры, – полагаю: помиловать их, считать приговор о расстреле условным.

Командующий партизанским движением Крыма

А.В. Мокроусов

Комиссар партизанского движения Крыма

С.В. Мартынов”»

(Публикация этого документа подлинная.)

Все вернулись в свои землянки. Но вернется ли все то, что отнято у отряда, отнято в те минуты, когда отряд плакал? Вряд ли».

На аэродром бронетранспортеры с десантниками Сереброва ворвались с западной стороны, с тыла, со стороны Симферополя, откуда меньше всего немцы ожидали нападения.

Разыгравшаяся снежная пурга способствовала успеху.

По проселочной дороге выбрались к магистральному шоссе, а по нему в этот момент двигалась колонна грузовых машин, главным образом цистерны с горючим. Бронетранспортеры остановились на перекрестке, пропуская колону. Кругом лес и горы.