Шарль Монселе - Женщины-масонки

Чтобы найти деньги Филиппа, полиция проследила за людьми с дурной репутацией и даже кое за кем с репутацией хорошей; она проверяла заставы и рассылала телеграммы; она не поймала никого.

Таким образом, Филиппу не оставалось ничего иного, как покориться судьбе.

Пытаться же увидеть Пандору и просить у нее объяснений ему не позволяла гордость.

Тревожиться из-за женщины? Полноте! В делах такого рода его принципы были незыблемы. В постигшем его несчастье он видел лишь случай, а не урок.

«Я снова обрету богатство,– говорил он себе,– я пройду за ним по всем дорогам; если для этого понадобится отвага, я ее обрету, если понадобится только терпение, я обрету и его. Преследуемого столь упорно никогда уже не смогут затравить в его берлоге. Доселе я был баловнем судьбы; ныне я выпью горькую чашу до дна. Для человека, наделенного силой воли, существует не просто несколько способов достичь своей цели, а великое множество таковых: тут и расчет, и танцы, и элегантные костюмы, и изобретательность, и глупость, и ум. Разве в нашем снисходительном девятнадцатом веке я буду единственным из тех, кто сумел вытащить лапу или крыло из капкана? Какое-то препятствие надо будет преодолеть, какого-то человека победить – и вот я снова на коне! Я хочу стать счастливым и сильным – таковым я и стану! Я стану им, ибо упорство – инструмент столь же сильный и столь же непобедимый, сколь резец скульптора! И в наше время не было примера, чтобы для человека, наделенного таким упорством, не настал его час! Нет! Настойчивые устремления, огромное честолюбие, упорные желания, постоянно вращающиеся в одном кругу, никогда не обманут и рано или поздно победят – таков закон и логики и судьбы. Два или три раза я разбогател мгновенно и притом волею случая; теперь я хочу стать богатым на всю жизнь. Я так долго мечтал о роскоши, о богатстве, что теперь уж никому не удастся убедить меня, что я его не заслуживаю, что я его не достоин. У меня вся жизнь впереди; планы, замыслы, труд, наслаждения, о которых я без конца думаю, несомненно, должны стать явью, осуществиться, умножиться. Настанет мой час, и я найду свое место в жизни!»

Эта уверенность помогла ему переносить испытания, в которых не было для него ничего нового, но которые, возникая снова и снова, становились для него все более тяжелыми и все более унизительными. В самом деле: Филиппу Бейлю не один раз приходилось сидеть без денег, но в те поры ему было двадцать или двадцать пять лег, а этому счастливому возрасту ростовщики поклоняются так же, как поклоняются солнцу солнцепоклонники. Следовательно, он никогда не принимал всерьез денежные затруднения, которые к тому же всегда бывали кратковременными. Но в тридцать лет ему пришлось убедиться, что лишения, особливо когда они продолжительны, являются тем злом, на которое человечество обижается сильнее всего.

Долги, к которым так легко относится молодежь, становятся невыносимы для людей зрелого возраста. И в этих обстоятельствах Филипп обнаружил, что добыть деньги куда проще для кутежей и для игры, чем для удовлетворения честолюбия и для дела. Деньги не любят, когда их занимают для дела, так же, как женщины не любят, когда за ними ухаживают, разговаривая о высоких материях.

И вот он страдал больше, чем ожидал, хотя боролся с нуждой довольно долго. Мы могли бы исписать не одну стопу бумаги, повествуя о его действиях и стараниях; мы могли бы последовать за ним к посланникам в здания дипломатических миссий, на Бульвары, на Биржу, на балы официальные и на балы частные в Оперу; мы могли бы, наконец, подсчитать его на вид непринужденные ходатайства, его хитрости, которые он скрывал под видом беспечности, и его всегда умную лесть. Он великолепно владел драгоценным искусством скрывать пламенную энергию под видом благопристойной лени и легкомыслия. Стоило ему где-то появиться, как он сразу же вызывал к себе доверие.

Такой такт, такая осмотрительность заслуживали награды. Однако дела шли из рук вон скверно. Где бы он ни появлялся, фортуна ускользала от него или поворачивалась к нему спиной.

Ловкий и смелый – мы уже имели возможность убедиться в этом,– он занялся промышленностью. Он набрасывал планы, писал докладные записки. Иные из его мыслей были удачными, новыми и блестяще изложенными. Филипп отправился к банкирам и промышленникам, но и тут злой гений преследовал его по пятам: куда бы он ни принес свой проект, ему тотчас же показывали другой, точь-в-точь такой же: те же мысли, те же способы их осуществления, а частенько и тот же стиль.

После двух или трех неудач такого рода Филипп, спрашивавший себя, уж не играет ли с ним судьба какую-то отвратительную шутку, смутно припомнил, что в то время, как он работал над своими докладными записками, его не раз удивляло, что страницы перепутаны и что порой на них встречается и почти незаметный для глаза типографский брак.

Как-то раз он обнаружил в одной из брошюр длинный и тонкий белокурый волос – такие волосы могут быть только у женщины.

Это очень его удивило.

Он сопоставил этот факт с другими фактами; когда он рассматривал их каждый в отдельности, все они казались совершенно невинными, но стоило ему связать их воедино, как они представлялись результатом действия чьей-то воли, воли таинственной и зловещей.

Филипп спросил себя, зачем кому-то понадобилось чинить ему препятствия. Он принялся искать каких-то врагов, но не нашел ни одного. Тогда он решил, что его тревоги и опасения являются следствием подозрительности, столь свойственной неудачникам, но вопреки этим рассуждениям он так и не Смог отделаться от подозрения, что против него существует какой-то заговор.

Пройдем ли мы вместе с ним до конца весь путь его разорения, день ото дня становившегося все более заметным? Спустимся ли вместе с ним по ступенькам этой страшной лестницы, которая в Париже спускается глубже, чем где бы то ни было, в темную, бездонную пропасть?

А почему бы и нет?

В былые времена романист обязан был вызывать у читателя интерес и симпатию к большинству своих героев; в наше время он обязан быть только правдивым. Это прогресс!

Если мы углубимся в новый квартал, возникший на месте бывшего парка Вентимиля, в нескольких шагах от заставы Клиши, мы найдем там Филиппа Бейля, который после пятнадцати месяцев тайной, подспудной борьбы очутился на шестом этаже одного из домов этого квартала. Бедность поднялась туда вместе с ним, но это была бедность безупречная, гордая и бесстрастная, бедность, которая не желает, чтобы ее замечали, и для которой бледность лица – признак высшей элегантности.

Филипп исчерпал все свои ресурсы. Наследство он промотал давным-давно; не осталось ни одного человека, к которому он мог бы обратиться. Его лучший друг – тот самый Леопольд, который получал его письма с рассказами о его любовных делах,– путешествовал уже целых полгода; куда мог бы Филипп ему написать? Он не получил ответа уже на три своих письма.