Шарль Монселе - Женщины-масонки

– Граф!

– Да?

– Я слышу шаги.

– Вы в этом уверены?

– Кто-то идет вон оттуда… бегом бежит…

– Бежит? Значит, это она. Какая она неосторожная! Задевает за все ветки!… Вот что, дорогой мой: спрячьтесь-ка вон там, за теми деревьями,– распорядился граф,– да смотрите, ни звука! Вы же знаете, что этих девочек может напугать любой пустяк, и хотя, разумеется, ничего серьезного она мне сказать не может, а все-таки пусть лучше она не знает, что ее слышит не только отец.

Таинственный спутник графа д'Энгранда спрятался за деревьями.

Он сделал это вовремя.

– Ах, папа! Вы пришли! Какой же вы добрый! – вскричала Амелия, подставляя отцу лоб для поцелуя.

– Должен признаться, что я и впрямь довольно добр ведь такой холод может напугать даже странствующего рыцаря. Право, я удивлен, что ты не заставила меня перелезть через стену!

– Простите, папа, но то, что я хочу вам сказать, требует соблюдения величайшей предосторожности!

– В самом деле? Ну, что ж, я тебя слушаю.

– Прежде всего,– уцепившись за руку графа, начала Амелия,– я хочу, чтобы вы знали: мне известны все ваши затруднения.

– Как? Тебе известно…

– Случай открыл мне все.

– Только ли случай?

– О, да, да, клянусь вам! Я заперлась в кабинете и услышала разговор матушки с тем, кого вы к ней прислали… с тем молодым человеком…

– И что же?

– Я знаю,– продолжала Амелия,– что вы не так счастливы, как должны были бы быть; я знаю, что вам нужны триста тысяч франков.

– Увы, да, доченька.

– Вы должны получить их, папа! Вы должны получить их как можно скорее!

– Я тоже этого хотел бы; но каким же образом могу я их получить?

– Я придумала план,– заявила Амелия.

– Ты меня страшно заинтересовала! И что же это за план?

– Сначала обещайте, что не будете меня бранить!

– Обещаю.

– И что не будете надо мной смеяться!

– Обещаю и это… Так что же это за план?

– Вот он,– отвечала Амелия.– Знаете ли вы, папа, что нужно для того, чтобы вы избавились от затруднений и стали вполне счастливым?

– Что же?

– Как можно скорее выдать меня замуж.

– Выдать тебя замуж, дочка?… Подойдем-ка поближе к тем деревьям – они нас укроют… Так ты говоришь, Амелия, что, по-твоему, единственный способ все уладить, это…

– Выдать меня замуж, папа!

– Но какое отношение к моим делам имеет твой брак?

– Как? Вы не понимаете?

– Ничего не понимаю,– признался граф.

– Сейчас поймете. О, я очень рассудительна, только вот матушка не хочет согласиться с этим.

– Черт побери! Я думаю!

– Хотя я терпеть не могу цифры, я обо всем расспросила мою добрую тетушку де Пресиньи, и она мне сказала, что мое приданое составит пятьсот тысяч франков и что это моя личная собственность.

– Да, дочка, эти пятьсот тысяч франков ты унаследовала от своего дядюшки, моего покойного брата, это верно, и цифра совершенно точная. Ах, что за чудесная женщина эта маркиза!

– Это много… это слишком много для меня. У меня скромные вкусы; матушка давно уже приучила меня к скромному образу жизни.

– Но к чему ты клонишь?

– Вот к чему, папа,– после некоторого колебания сказала Амелия,– возьмите мое приданое и выдайте меня замуж по любви.

Граф д'Энгранд вздрогнул – в темноте это было незаметно – и сжал руку своей дочери.

Этот дар, которого он не ожидал, заставил его острее чем когда бы то ни было почувствовать угрызения совести. Его долг – долг отца семейства – предстал перед ним во всей своей святости, и он не мог противопоставить ему ничего, ибо жизнь его была бесполезной. И слеза растопила очерствевшее в наслаждениях сердце.

Он тем глубже был тронут жертвой Амелии, что эта жертва снимала с него тяжесть его неблаговидных намерений.

«Что ж,– подумал граф д'Энгранд,– невинность сильнее дипломатии».

Несколько секунд отец и дочь молчали.

Волнение помешало им услышать, что наверху открылось окно.

Граф первым пришел в себя.

– Ах ты, маленькая плутовка, Макиавелли в платьице! Так вот каков твой план!

– Вы обещали, что не будете сердиться на меня, папа.

– Да, но я как будто не обещал, что пойду на такое безумство.

– Безумство?

– Или на исполнение твоей мечты, если это слово тебе больше нравится.

– Я говорю серьезно,– с грустью произнесла Амелия.

– Я знаю, дочка, я знаю, дитя мое. Твое предложение исходит от чистого сердца… Но дело в том, что оно неосуществимо.

– Неосуществимо? Но почему?

– Потому что ни один муж никогда не откажется от твоего приданого.

– Вы ошибаетесь, папа!

Граф д'Энгранд покачал головой.

– Я знаю современное дворянство,– сказал он.– Оно бедно и тем более требовательно.

– Но мой выбор пал вовсе не на дворянина,– ответила Амелия.

– Это очень серьезно, дочка. Наше имя и наш титул требуют от нас, чтобы мы исполнили свой долг.

– Какой долг, папа?

– Графиня не могла не объяснить тебе это.

– Человек, на которого я устремила свой взгляд, принят в свете.

– Неплохо.

– Это молодой человек.

– Само собой! – со смехом сказал граф.

– Он горд, он храбр. Его внешний вид свидетельствует о том, что у него возвышенная душа и редкий ум.

– И, судя по всему этому, ты решила, что он откажется от твоего приданого?

– Я убеждена, что он не захочет взять себе все! – горячо сказала Амелия.

– Гм! Это кажется мне весьма необычным.

– Говорите яснее, папа.

– Теперь тебе остается только познакомить меня с этим необыкновенным юношей.

Амелия крепче прижалась к отцу.

– Вы с ним знакомы,– сказала она.

– Знаком?

– Да. Это вам я обязана тем, что увидела его.

– Ба! Мне?– лицемерно переспросил граф.

– Вам, папа.

– Подойдем еще ближе к этим деревьям,– там нам будет спокойнее… Здесь очень холодно… Так как же зовут этого молодого человека?– продолжал он.– Молодого человека, которого ты любишь… Ведь ты его любишь, правда?

– Да, папа! И я никогда не полюблю другого!

– Так говорят все девушки… Так как же его зовут?

– Боже мой! И вы до сих пор не угадали его имя?

– Честное слово, я думал, думал, и я…

– Это господин Филипп Бейль.

Внезапно ветви деревьев, подле которых они стояли, закачались, и Филипп, бросившийся вперед, склонился перед юной девушкой.

Не стоит смеяться над подобными обстоятельствами, хотя они и напоминают нам некоторые сцены из комических опер. В определенных обстоятельствах благородные натуры действуют одинаково.

– Ах, мадемуазель! Может ли это быть? – вскричал Филипп.

Больше он не мог вымолвить ни слова.

Амелия, испуганная и смущенная, спрятала лицо на груди отца.

– Что это?… Нас предали? – прошептала она.

– Нет, нет, уверяю тебя, дочка,– ответил граф.

«Честное слово,– мысленно прибавил он,– если невинность сильнее дипломатии, то случай куда искуснее невинности».