Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 1

Дверь затворилась. Король никому не подал знака следовать за ним, и теперь в спальне их оказалось трое — он, графиня и г-н де Сартин.

Не будем принимать в расчет горничную и негритенка: ни о той, ни о другом не стоит говорить.

— Добрый день, графиня, — сказал король, целуя руку г-же Дюбарри. — Благодарение Богу, мы сегодня отменно свежи. Добрый день, Сартин. Вы здесь работаете? Боже правый, сколько бумаг! Ну-ка уберите это все с глаз долой! О, какой прелестный сосуд, графиня!

На сей раз его рассеянное и непостоянное внимание привлекла огромная китайская ваза, которая лишь со вчерашнего дня украшала один из углов спальни.

— Государь, — отвечала г-жа Дюбарри, — это, как изволит видеть ваше величество, китайская ваза. Если отвернуть кран сзади, то под действием струй воды фарфоровые птицы принимаются щебетать, а стеклянные рыбки плавают; а потом отворяются двери пагоды, и из них выходит вереница мандаринов.

— Очень мило, графиня.

В этот миг по комнате прошел негритенок, одетый в фантастический прихотливый наряд, в какие облачали в те времена всех Оросманов [65] Герой трагедии Вольтера «Заира», ревнивый султан. и Отелло. На нем был тюрбан из торчащих перьев, сдвинутый на ухо, куртка из золотой парчи, оставлявшая открытыми его эбеновые руки, пышные штаны до колен из белого узорчатого атласа, пестрый пояс и вышитый жилет.

— Черт побери! — воскликнул король. — До чего нынче великолепен Самор!

Негритенок с довольным видом остановился перед зеркалом.

— Государь, он хочет попросить ваше величество об одной милости.

— Сударыня, — возразил Людовик XV, улыбаясь со всей мыслимой благосклонностью, — по-моему, ваш Самор чересчур тщеславен.

— Почему же, государь?

— Потому, что вы уже даровали ему самую большую милость, какой он мог бы пожелать.

— Какую же?

— Ту же, что и мне.

— Я не понимаю, государь.

— Вы превратили его в своего раба.

Г-н де Сартин поклонился, улыбаясь и кусая себе губы.

— Ах, вы неподражаемы, государь! — воскликнула графиня.

Потом, пригнувшись к самому его уху, она шепнула:

— Король, я тебя обожаю.

Людовик в свой черед улыбнулся.

— Ну ладно, чего вы хотите для Самора? — спросил он.

— Награды за долгую и тяжкую службу.

— Ему же двенадцать лет.

— За его грядущую долгую и тяжкую службу.

— Вот как?

— Именно так, государь; мне кажется, что мы довольно уже вознаградили его за предыдущую службу, и пришла пора вознаградить его за будущее; тогда можно будет рассчитывать, что он не отплатит нам неблагодарностью.

— Прекрасная мысль! — изрек король. — А что вы об этом думаете, господин де Сартин?

— Всякая преданность должна быть выгодна, государь, поэтому я поддерживаю слова графини.

— Ну что ж, графиня, чего вы просите для Самора?

— Государь, знаете ли вы мои павильон в Люсьенне?

— Я только слышал о нем.

— Сами виноваты: я сто раз вас туда приглашала.

— Вы же знаете этикет, дорогая графиня: король, если он не путешествует, может ночевать только в одном из королевских замков.

— Вот об этой милости я и хочу вас попросить. Мы провозгласим Люсьенну королевским замком и назначим Самора его губернатором.

— Это будет выглядеть пародией, графиня.

— Вы знаете, государь, как я обожаю пародии.

— Но другие губернаторы подымут крик.

— Пускай себе кричат.

— Причем на сей раз они будут правы.

— Тем лучше: они уже столько раз кричали попусту. Самор, на колени! Благодарите его величество.

— А за что? — осведомился Людовик XV.

Негритенок опустился на колени.

— За награду, которую он вам пожаловал, дозволив носить шлейф моего платья и приводить этим в ярость придворных рутинеров и святош.

— В самом деле, — изрек Людовик XV, — он безобразен.

И король расхохотался.

— Встаньте, Самор, — сказала графиня, — вы назначены.

— Но право же, сударыня…

— Я сама берусь разослать письма, патенты, позаботиться о съестных припасах, это все мое дело. А ваше дело, государь, заключается в том, чтобы теперь, когда вы не нарушаете никаких установлений, приехать в Люсьенну. С нынешнего дня, мой король, у вас на один замок больше.

— Существует ли способ отказать ей в чем-нибудь?

— Может быть, и существует, но его никто еще не нашел.

— А если его все-таки найдут, государь, ручаюсь в одном: это великое открытие совершит господин де Сартин.

— Что вы имеете в виду, сударыня? — осведомился дрожащий начальник полиции.

— Вообразите, государь, вот уже три месяца я прошу господина де Сартина об одной вещи, и прошу безуспешно.

— И что же это за вещь? — поинтересовался король.

— О, уж он-то знает!

— Сударыня, клянусь вам…

— Она в пределах его возможностей? — спросил король.

— Вполне в его возможностях или возможностях его преемника.

— Сударыня, — вскричал г-н де Сартин, — вы вселяете в меня серьезную тревогу.

— Чего вы у него просите?

— Найти мне колдуна.

Г-н де Сартин перевел дух.

— Чтобы его сжечь? — полюбопытствовал король. — Сейчас еще слишком жарко, подождите зимы.

— Нет, государь, чтобы вручить ему золотую магическую палочку.

— По-видимому, графиня, он предсказал вам несчастье, а оно не сбылось?

— Напротив, государь, он предсказал мне счастье, и все исполнилось.

— Исполнилось точь-в-точь так, как было предсказано?

— Или почти так.

— Расскажите, графиня, — усаживаясь поглубже в кресло, произнес Людовик XV тоном человека, который решил рискнуть, не зная еще, что его ждет — развлечение или скука.

— Охотно, государь, но за вами половина вознаграждения.

— Если понадобится, возьму на себя все целиком.

— В добрый час, это по-королевски.

— Я слушаю.

— Я готова. Жила-была на свете…

— Начинается, как сказка про фей.

— Это и будет такая сказка.

— Тем лучше: обожаю чародеев.

— Вы в этом деле не судья: вы лицо заинтересованное. Итак, жила-была на свете бедная девушка, у которой в те времена не было ни пажей, ни кареты, ни негритенка, ни попугая, ни обезьянки.

— Ни короля, — вставил Людовик XV.

— Ах, государь!

— А чем занималась эта бедная девушка?

— Бегала взад да вперед.

— Как так бегала?

— Да, государь, бегала по парижским улицам, пешком, как простая смертная. Только бегала она очень быстро, потому что, как говорят, была она очень хорошенькая и боялась, как бы из-за своей привлекательности не попасть в какую-нибудь глупую историю.

— Значит, эта девушка была похожа на Лукрецию [66] Древнеримская матрона, славившаяся своей добродетелью. Ее самоубийство после насилия, совершенного над нею царем Тарквинием Гордым, явилось сигналом к восстанию народа, свержению царской власти и установлению республики. ? — спросил король.