Пип Воэн-Хьюз - Реликвии тамплиеров

— Да, я из города, сэр. Я путешественник и рад вашей компании, однако, боюсь, вы сочтете мой французский и мои умственные способности не слишком высокого уровня. — По правде говоря, у меня вовсе не было желания знакомиться с этим чужаком, но он явно пропустил мой намек мимо ушей или, во всяком случае, проигнорировал его. Я взглянул на своих попутчиков, но они, тесно сгрудившись, быстро и яростно толковали о чем-то на своем языке. И прежде чем я успел их прервать, глубокий, немного хриплый голос нового знакомца раздался прямо возле моего уха, так что я даже ощутил на щеке брызги его слюны. Обернулся и встретил взгляд его красноватых глазок.

— Так вы путешественник, сэр? И образованный к тому же, клянусь Иисусом! Чудеса, да и только! Позвольте представиться. Меня зовут Робер из Ножана — Робертус. Я учился в великих университетах Парижа и Болоньи. Я тоже путешествую, а мой багаж — знания.

Я прикусил губу, чтобы скрыть улыбку. Человек этот явно здорово голодал. Мог бы взять с собой что-то более съедобное, чем знания, раз уж отправился путешествовать. Между тем возникла проблема — как мне ему представиться? В первый раз незнакомец спрашивал, как меня зовут, впервые после Дартмута. Я секунду раздумывал и наконец ответил.

— Питер. Питер Суон из Зеннора.

— Зеннор, Зеннор… — задумчиво повторил Робертус. — Бретань, да?

— Корнуолл, — быстро поправил я. — Зеннор находится рядом с Фалмутом.

— Вы образованны, конечно? Сразу видно, вдоволь испили из источника знаний.

— Моя семья имела состояние. У меня были частные учителя. Но расскажите мне о Париже, — попросил я, уводя разговор в сторону от своей хлипкой легенды.

Робертус воздел руки горе.

— О Париж! — выдохнул он. — Самый великий город в мире! А внутри его — еще один город, созданный из мысли, окруженный мудростью, населенный учеными. Город Пьера Абеляра [46] Пьер Абеляр (1079–1142) — французский философ, теолог и поэт; утверждал приоритет разума над верой и церковными авторитетами. . И слова в нем служат монетами. — Он глубоко вздохнул и заглянул в свой пустой бокал.

Я махнул рукой, подзывая служанку, которая была счастлива обслужить хотя бы меня: она-то знала, что в моем кошельке не одни только слова.

— Величайшие мастера и ученые христианского мира собрались там, — продолжал мой собеседник, как следует отхлебнув вина. — Человек может переходить от одного учителя к другому, как пчела перелетает с цветка на цветок, собирая нектар знаний — немного здесь, чуточку там…

Робертус продолжал в том же духе, глотая при этом вино, чтобы подчеркнуть свои высказывания, которые становились все длиннее и цветистее, пока я не почувствовал, что совершенно запутался в хитросплетении слов, как в густых зарослях плюща, и вот-вот впаду в полное затмение.

Я заказал еще пива, потом еще. Усилия, необходимые, чтобы соблюдать вежливость по отношению к Робертусу, а на самом деле чтобы не заснуть, давались мне все с большим трудом. Греки уже давно молчали. А Робертус все болтал и болтал. И слова его словно уплывали куда-то, то ясно слышимые, то едва различимые. Потом он похлопал меня по руке.

— Вы, конечно, видели кафедральный собор Сент-Андре? — Я помотал головой. — Там почти закончили с главной дверью. Великолепная работа, точно вам говорю: достойный дар Всевышнему. Однако, как я уже объяснял тем достойным плотникам, — я заметил, что предыдущие жертвы красноречия Робертуса давно смылись, — здание из камня и дерева — это лишь один способ возвести величественный монумент во славу Господа и духа Человека. Я написал трактат на эту тему, небольшой трактат — вы заинтересовались, я вижу! Отлично! Достойный Питер, я отнюдь не претендую на знание мистики, но это откровение, это видение явилось мне во сне, однажды ночью в Париже. И такое это было странное и чудесное видение, что с того момента я совершенно уверен — оно пришло ко мне не изнутри, но извне! — Он понизил голос и ткнул костлявым пальнем в потолок. — Как я сказал, я изложил все это в своем трактате, но власти были страшно недовольны… Ложный, ошибочный взгляд, заявили они! Подстрекательство к мятежу! И чего там подстрекательского?! Это было видение огромного собора, вздымавшегося над прекрасным солнечным городом. Ангелы парили над его шпилем, который доставал до самых облаков. Однако — внемлите же мне! — это огромное здание было построено не из камня, не из дерева, не из кирпича, но… из пищи!

— Ничего себе! — кратко отреагировал я. Робертус не слышал. Его красные глазки загорелись еще более ярким светом, и он наклонился ближе. Я учуял запах кислого вина.

— Да-да… Пол там выложен чудесными узорами, собранными из кровяной колбасы, чередующейся с лучшим белым салом. Стены из огромных блоков золотистого сливочного масла вздымаются между мощными контрфорсами из хлеба. Окна выглядят великолепными витражами, более прозрачными, чем в соборе Нотр-Дам, но вместо стекол в них укреплены тончайшие ломти баскской ветчины, свободно пропускающие солнечный свет, придавая ему розовато-красные оттенки. В облицовке печей вместо свинца использован анчоус. А лавки на хорах…

— Пощадите, добрый Робертус! Хватит! Хватит! — вскричал я. — У меня от всего этого уже слюнки текут!

— Лавки на хорах сделаны из соленой трески, а подушки на них — мягкие круглые сыры, — продолжал он без остановки. — Балки и стропила — медовые соты, а крыша выложена корицей. На алтаре, вырезанном из гигантской гусиной печенки, стоят золоченые реликварии из крученых нитей кипрского сахара. А в них — сами реликвии, ossi di morti… кости мертвых, понимаете? Но эти ossi di morti изготовлены из «сладкого мяса» [47] «Сладкое мясо» — мясо некоторых желез: поджелудочной, вилочковой и т. п. — я такое однажды ел в Болонье. Так, что дальше? — Глаза его засверкали еще сильнее. — Ах да! Двери!..

Увы, я так никогда и не узнал, из каких деликатесов были сделаны двери этого огромного собора, созданного воображением Робера из Ножана, потому что в этот момент обнаружил, что Илия и Павлос спят, улегшись мордами на стол, а Анна исчезла вместо со своей сумкой. Я вскочил на ноги, чуть не свалив Робертуса с лавки. Начал расталкивать греков, но те даже не пошевелились. Я схватил за руку пробегавшую служанку и закричал:

— Где еще один мой друг?! Такой тощий и черноволосый!? Который пил сладкое вино?

— Сэр, я правда не знаю! Отпустите! Мне больно!

Я порылся в своем кошеле, нашел безант [48] Безант (солид) — золотая византийская монета. и сунул ей.

— Это за то, что мы выпили, и за того безумного захребетника тоже. А остальное — тебе, чтобы позаботилась об этих вот засонях. Как следует присмотри за ними: если хоть волос упадет с их голов или хоть одна монета пропадет из кошельков, я дотла сожгу ваше заведение.