Бернард Корнуэлл - Враг стрелка Шарпа

Он забрался на самый верх донжона. Студёный ветер с холмов продувал насквозь, словно очищая от всего дурного, что натворил Шарп в жизни. Проклятие пугало стрелка. Поговаривали, что прикосновение к дереву отгоняет нечисть, и Шарп отколупал как-то на прикладе кусочек лака. Проклятие пугало Шарпа. Это было оружие зла. Стрелок же привык к другому оружию, оружию, от которого можно было уберечься: от сабель, от пуль, от ракет, в конце концов. Но проклятие – оружие невидимое, злое. Оно убивает удачу, а удача – главное солдатское божество, и без того неверное да обманчивое.

Шарп загадал, что, если разглядит хоть одну звёздочку сейчас, проклятье не подействует. Отчаянно всматриваясь в тучи, Шарп искал сияющую точку. Ну, одну! Ну, пожалуйста! Тщётно. Небо было тёмным, тучи – непроницаемыми.

Голоса во дворе звали его, и Шарп побрёл вниз, навстречу заботам.

Навстречу проклятию.

У Врат Господа водились привидения. Сгинувшие жители Адрадоса могли бы многое рассказать о них солдатам. Но жители Адрадоса были мертвы. Да служивым и не требовались чужие подсказки. Здания были древними, перевал – отдалённым, а воображение – живым.

Четверо рядовых стерегли пушку в подвале монастыря. Снег, взвихряемый ветром, то закрывал, то вновь открывал тёмную дыру в стене.

Позади притулившихся к заклёпанной пушке солдат громоздились черепа и кости. Французы зябли, поглядывая на чёрную полосу замковой стены, видимую через пролом, и силуэты британских часовых, подсвеченные горящими во дворе кострами. Над головой глухо стучали кувалды. Артиллеристы пробивали амбразуры в южной стене.

Один из французов курил короткую трубку. Спиной он прислонился к старым костям, старательно не замечая крестящихся при виде такого неуважения к мёртвым товарищей.

– Пар.

– Что?

– Пар, вот что это было. Чёртов пар.

Необычное оружие, разнёсшее в куски колонну, не давало покоя солдатам. Тот, что высказался, презрительно харкнул в пролом и повторил:

– Пар.

– Ты когда-нибудь видел паровую машину?

– Нет.

– А я видел в Руане. Совсем, как эта штука днём: огонь, дым, шум. Точно, что пар.

Зелёный новобранец набрался храбрости и высказался:

– Мой папенька считает, что за паром – будущее.

Парень, видевший паровую машину, помедлил, раздумывая, как отнестись к такой безусой поддержке, а затем продолжил с апломбом всезнайки:

– Во-во, и я говорю. На мельницах уже стоят такие машины. Собственными глазами видел. Здоровенная комната, и бандура ходит вверх-вниз. Дым везде. Как в аду, честное слово! – на самом деле он видел машину мельком, но очень уж хотелось выглядеть перед сослуживцами человеком учёным и бывалым, – Папаша твой прав, не сомневайся! Скоро паровое будет всё.

Молчавший доселе солдат ухмыльнулся:

– Дадут тебе, Жан, паровой мушкет.

– А что, и дадут! – запальчиво сказал Жан, – Паровая пехота! Звучит! Так и будет. Да уже есть, сами же видели!

Его собеседник со вкусом потянулся:

– От чего, от чего, а от паровой шлюхи я бы сейчас не отказался!

Наверху грохнуло, и на снег перед лазом рухнул обломок стены. Куривший трубку выдохнул дым и заметил:

– Было бы неплохо, если бы они завалили нам эту дыру.

– Было бы неплохо вернуться обратно в Саламанку.

В отдалении послышались шаги. Жан выглянул в проход и быстро предупредил:

– Офицер.

Вполголоса выругавшись, солдаты одёрнули шинели и приняли позы, наиболее соответствующие, по их мнению, неусыпному бдению на посту. Лейтенант остановился около пушки:

– Как вы тут?

– Всё в порядке, мсье. Англичане десятый сон смотрят, а мы маемся.

Лейтенант поковырял ногтём сплющенный гвоздь в запальном отверстии:

– Всё когда-нибудь кончается, ребята. Ничто не вечно.

– Вот и они нам то же твердят, мсье. – курильщик постучал чубуком по черепам.

Лейтенант с любопытством взглянул на кости:

– Не страшно?

– Уже привыкли, мсье.

– Хорошо, что привыкли. Наверху восемь орудий, их них четыре гаубицы. Бабахать начнут через час.

– И что тогда, мсье? – осторожно поинтересовался Жан.

Лейтенант выдержал драматическую паузу и осклабился:

– И ничего! Охраняем пушки и наблюдаем за атакой!

Солдаты повеселели. Кто-то другой будет сражаться. Кто-то другой будет умирать.

Обещанный лейтенантом час в подвале тянулся медленно, а для канониров пролетел птицей. Пушкари разложили инструмент: прибойники и банники, прокольники и вёдра, фитили и запалы. Гаубицы неприлично короткими стволами нацелились в небо. Дистанция была короткой и, пока офицеры ломали копья, сколько класть пороха, рядовые безучастно вертели в руках шуфлы на длинных ручках.

Зарево далёких огней на востоке обманывало часовых стрелков на верхушке сторожевой башни ложным обещанием рассвета. Они чертыхались, но обманывались вновь и вновь. Четверым французам, мёрзнущим в подвале со стеной из костяков, мерещилось, что утро не наступит никогда. Один из них встрепенулся:

– Слышали?

– Что?

– Шорох какой-то.

Прислушались. Молодой предположил:

– Крыса?

– Помолчи, а?

Жан, чей задор давно иссяк, облокотился на колесо лафета и вяло сказал:

– Крыса, наверняка. Их тут, должно быть, тысячи. Ну и слух у тебя. Я вот ни черта ни слышу из-за гупанья наверху. Что у них там происходит? Марди Гра?

Полковник-артиллерист приехал в монастырь лично проследить за подготовкой:

– Сколько пороха положили?

– Полфунта, сэр.

– Много. Ладно, подтеплит стволы.

Полковник вошёл в часовню, где два двадцатифунтовика устремляли жерла на замок сквозь пробитые в стене бойницы:

– Стрелки не беспокоят?

– Нет, мсье.

– Будем надеяться, у чёртовых насекомых кончились патроны.

Офицер разгрёб ногой строительный мусор, под которым обнаружился вделанный в пол кусок гранита. Вершина обломка была отполирована. Типично испанская безалаберность – начинать стройку, не выровняв место. Да и вообще, на кой чёрт строить монастырь в такой глуши? Неудивительно, что монахини дали отсюда дёру.

Рассветало. Полковник вернулся к гаубицам и потёр ладони:

– Попробуем, а? Могу спорить, будет перелёт!

Капитан предупредил лейтенанта на крыше. Четыре пальника опустились к казённикам. Гаубицы подпрыгнули и плюнули в небо дымом. Лейтенант с крыши оповестил:

– Перелёт двести метров!

– А я что говорил!

Утро у Врат Господа. Рык гаубиц, просверк в небе тлеющих фитилей. Гранаты падают на склон, катятся и взрываются, разбрасывая осколки.

Пока пристреливались гаубицы, в дело вступили двадцатифунтовики. Дым перемешивался с поднятой сотрясением пылью штукатурки. Ядра ударили в стену замка, и Шарп крикнул:

– Без моего приказа не стрелять!