Ольга Крючкова - Меровинги. Король Австразии

А в один из хмурых зимних дней в небе над Дуэром и вовсе разыгралась «дикая охота» [78]: злые духи носились по небосводу в сопровождении гончих собак. Голодные и насмерть перепуганные селяне не знали, что им делать. «Не иначе, близится час расплаты за погубленные души младенцев», – думали многие. Хуторян обуял дикий страх.

Скудные запасы зерна таяли меж тем на глазах, а колонаты, опасаясь выходить из домов, вынуждены были отказаться даже от охоты. Пока перебивались тем, что питались домашними животными и птицей.

Эрминетруда сильно сдала за последние годы: особенно мучили боли в ногах. Вот и сегодня она проснулась среди ночи от этой треклятой тянущей боли. За окном, затянутым бычьим пузырем, завывал ветер, в очаге тихо потрескивал огонь. Кряхтя и охая, женщина поднялась с тюфяка, проковыляла к стоявшему в углу сундуку, взяла с полки над ним горшочек с мазью и начала тщательно втирать ее ступни. По ногам распространился приятный холодок, боль постепенно начала отступать. Дождавшись полного облегчения, Эрминетруда вернулась к тюфяку, легла и, плотно укрывшись шерстяным одеялом, вскоре заснула.

Сон ей приснился довольно странный: будто бы задвижка двери сама собой сдвинулась в сторону и на пороге появились два ульфа. Однако в комнату почему-то не вошли: шмыгнули сразу в загон для скотины, бесшумно скрутили там кабанчика и столь же неслышно удалились.

Утром Эрминетруду разбудили возмущенные возгласы Харарика, старшего сына.

– Матушка! Да что ж это такое творится-то?! – закричал он, ворвашись в комнату из загона для скотины, находящегося прямо при входе в дом. – Ульфы совсем обнаглели! Убью! Изрублю на мелкие кусочки! – распалялся он все более.

От его криков пробудились и невестка с внуками. Дети, загалдев, дружно повисли на отце, но Харарик торопливо стряхнул их с себя и, схватив гонделак, в бешенстве выбежал из дома.

Эрминетруда с трудом поднялась, сунула отечные ноги в меховые башмаки и прошаркала в загон. Не обнаружив там любимого кабанчика, всплеснула руками и удивленно воскликнула:

– Вот тебе и сон! Стало быть, и вправду ульфы нас ночью посетили. И ведь как ловко управились с кабанчиком – никто в доме даже не проснулся! Видно, сама Мара помогла им: пришла вместе с ними и усыпила нас.

Невестка запричитала и заохала.

– Перестань! – недовольно одернула ее Эрминетруда. – Хорошо хоть, сами живы остались…. – Она осмотрела задвижку на двери: никаких следов. – Ну, истинно волчьи дети! Никакие двери им не преграда…

Вскоре, размахивая гонделаком направо и налево, примчался до сих пор не остывший от ярости Харарик.

– В селении все спокойно, эти выродки забрались только к нам! – выпалил он с порога.

– Уймись! – строго одернула его мать. – Не ровен час, заденешь кого своей «махалкой».

Харарик послушно опустил гонделак, сел на табурет и сник.

– Что же теперь делать? А если они опять придут?

– Могут, – согласно кивнула Эрминетруда. – Холодно и голодно им, вот они и тянутся к теплому человеческому жилью. Сейчас не помешало бы завести нескольких свирепых собак для охраны хутора, да только где ж их возьмешь-то в нашей глуши? Да мы и сами, чай, не бенефициарии: псарня нам, увы, не по карману. И все-таки я, кажется, знаю, что нужно сделать…

Харарик недоверчиво взглянул на мать. Он знал, конечно, что она – умная и мудрая женщина, но одолеть ульфов?! Нет, вряд ли ей такое по плечу…

Эрминетруда меж тем молча набросила на плечи меховой плащ, взяла клюку, без которой давно уже не обходилась, и вышла на улицу. Доковыляв до соседнего дома, постучала в дверь:

– Эгрейна, открой! Это я, Эрминетруда!

За дверью послышались осторожные шаги (с некоторых пор колонаты остерегались впускать в дом даже соседей), а потом из-за нее выглянула не старая еще женщина.

– Проходи, – коротко сказала она, бросая подозрительные взгляды за спину гостьи. – Быстрее, а то дом остынет.

Недавно овдовевшая Эгрейна принадлежала к числу девушек, которые некогда были похищены ульфами. После освобождения из волчьего логова она вскоре удачно вышла замуж и даже успела родить дочь. Однако студеная нынешняя зима свела ее мужа в могилу: простудившись, он умер от горячечной лихорадки.

– Да-а, жестокая выдалась в этом году зима, – протянула Эрминетруда, присаживаясь на предложенный ей стул.

Но Эгрейна уже поняла, что не ради обсуждения погоды вдова дефенсора покинула теплый дом и проделала тяжкий для ее ног путь, да еще и по лютому холоду.

– Говори, что случилось. Нечего ходить вокруг да около – чай, не первый год друг друга знаем…

– Это верно, но… – Эрминетруда указала глазами на расположившуюся неподалеку от стола девочку.

– Ничего, говори при ней. Она у меня не болтливая.

Эрминетруда одобрительно кивнула и поведала:

– Сегодня ночью у меня в доме побывали ульфы. Украли из загона кабанчика…

Соседка охнула и округлила от страха глаза.

– То-то, смотрю, Харарик твой с гонделаком бегал с утра! В окно видела… Однако раз ульфы осмелели до дакой степени, значит, скоро и по мою душу явятся, – обреченно молвила она, с грустью взглянув на дочь.

– Душой твоей сыт не будешь! Им нужна еда, – веско изрекла мудрая гостья.

– Ты хочешь сказать?..

– Да, да, именно то, что ты подумала. Кто-то явно выкормил и выходил оставленных нами на произвол судьбы волчьих детенышей, и теперь они приходят к нам то в шкуре волков, то в обличье людей. Как сегодня ко мне, например. Однако, заметь, приходят не убивать и не сводить с нами счеты: иначе я с тобой сейчас тут не разговаривала бы. Скорее всего, ульфы просто мучимы голодом. И если их накормить, они, полагаю, оставят наш Бребьер в покое.

– Что ж, тогда надо обсудить этот вопрос со всеми женщинами селения, – молвила после недолгой паузы Эгрейна. – Конечно, тяжело будет отрывать еду от собственных семей, но другого выхода я тоже не вижу. А там, глядишь, до весны как-нибудь и дотянем…

Морозным ранним утром следующего дня семь женщин из селений Бребьер и Дуэр отправились к лесному озеру с корзинами, полными провианта. Почти добравшись до цели, они, как и пастух в свое время, услышали вдруг пение мелузин. Не на шутку испугавшись, женщины побросали свою ношу на снег и поспешили убраться восвояси.

Так продолжалось несколько недель, однако поскольку морозы с каждым днем крепчали и колонаты начали замерзать даже в собственных домах, женщины, некогда похищенные ульфами, вынуждены были перестать носить провиант к озеру. И теперь хуторяне изо дня в день с замиранием сердца ждали нашествия волков.

И такой день наступил. Когда от очередного жесточайшего мороза начали трескаться даже бычьи пузыри на окнах деревенских домов, ульфы, не выдержав холода и голода, предприняли отчаянную попытку добыть себе пропитание самостоятельно.