Анатолий Ковалев - Потерявшая сердце

— Вы серьезно видите призрак Верещагина? — Бенкендорфа не покидало ощущение какого-то неуместного розыгрыша.

— Вижу его, проклятого, — вздохнул граф. — Вижу, но совестью не угрызаюсь и этого адского выходца не боюсь. Чего мне бояться? Поступил я с ним правильно. Россия лишь ненавистью народной изгнала корсиканца со своей земли и возрождается к новой жизни. А что касаемо покойничка, так ведь не укусит он меня, в самом деле.

— Коль вам мерещится покойник, значит, совесть ваша все же не спокойна, — предположил генерал.

— Власть немыслима без пролитой крови, голубчик, — назидательно заметил Ростопчин. — У всякого властителя имеется свой скелет-с в шкафу. Без энтого им никак нельзя-с. — Он лакейски выгнулся, помахал руками, изобразил угодливую улыбку. — Погоди, когда вскарабкаешься к нам сюда, наверх, у тебя непременно заведется свой… окровавленный. — Последнее слово он произнес патетично, сделав ударение на предпоследнем слоге. — Попомни мое слово! Будет он являться тебе по ночам и дрожащим замогильным голосом вопрошать. — Граф мастерски изобразил мертвеца с отвисшей челюстью, остановившимся взором и, широко загребая руками, будто веслами, произнес: — «За что? За что, Бенкендорф?» — После чего разразился громким деревянным смехом.

Бенкендорфа коробило, когда губернатор корчил из себя шута, но ни один мускул не шевельнулся на его лице в ответ на артистическую импровизацию Ростопчина. «Ему просто стыдно признаться, что история Верещагина мучает его, — думал Александр. — На словах он такой храбрый и хладнокровный, а по ночам-то небось покрикивает…»

— Вижу, батюшка, не расположен ты сегодня к веселью, — констатировал граф, и лицо его мгновенно сделалось суровым. — Что ж, изволь, погрустим.

Федор Васильевич уселся в кресло и пригласил Бенкендорфа последовать его примеру. Он протянул гостю табакерку, наполненную душистым вирджинским табаком, но тот вежливо отказался. Впрочем, граф тоже не стал нюхать табак, отставив табакерку в сторону.

— Мне хорошо известно, — начал он, — кто оказал тебе помощь в поиске свидетелей. Мой Ивашкин докладывал ежедневно о каждом твоем новом шаге и рвался в бой. Мне с трудом удавалось удерживать этого отчаянного молодца…

— Он успел устранить двух очень важных свидетелей, — возмущенно воскликнул Александр. — Это форменный разбой, и я не собираюсь умалчивать…

— Знаю, все знаю, батюшка, но речь сейчас пойдет не об этом. — Федор Васильевич сделал паузу, опустил голову и, разглядывая носки своих туфель, произнес: — Натали влюблена в тебя, мой друг, и влюблена не на шутку. Твое имя у нее с уст не сходит, ты для нее идеал, совершенство, и уж не знаю что еще. Так что, если ты вознамеришься предложить ей руку и сердце…

— Как раз это я и намеревался сделать, — порывисто признался молодой генерал, обрадованный тем, что граф сам затронул опасную тему. — Правда, я хотел повременить до возвращения из похода.

— Сударь мой, тебе не стоит делать предложения ни до, ни после похода.

— Но ведь вы сами только что сказали, что Наталья Федоровна…

— …должна как можно скорее забыть о тебе, — усмехнулся Ростопчин. — Мы с графом Семеном Воронцовым решили наконец породниться, так что Наташа выйдет замуж за его племянника, князя Нарышкина.

— Ваша дочь об этом знает? — дрогнувшим голосом спросил Александр.

— Пока еще нет, но в скором времени мы ее оповестим. — Обезьяньи глазки графа смотрели лукаво и одновременно задиристо. Его взгляд ясно говорил: «Ну что, немчик, получил мою Наташку? Кукиш с маслом тебе!»

Бенкендорф был потрясен новостью, хотя всеми силами старался этого не показать. А губернатор, наслаждаясь моментом реванша, продолжал:

— К тому же, не скрою, я противник межконфессионных браков, несмотря на то что они нынче в большой моде и весьма поощряемы нашим государем. Поверь, голубчик, я ничего не имею лично против тебя. Ты мне весьма и весьма симпатичен, но все вышеперечисленные обстоятельства…

— Неужели вы с такой легкостью готовы разбить сердце дочери? — спросил Александр, не дослушав этой лицемерной сентенции.

Вопрос повис в воздухе. Граф выдержал длинную паузу, во время которой с интересом изучал свой указательный палец с длинным, остро заточенным ногтем, служащим ему для разрезания страниц. Потом его внимание привлек украшавший палец перстень, сплошь усыпанный бриллиантами. Губернатор созерцал его с таким упоением, будто видел впервые. Вдруг, словно вспомнив о присутствии Александра, он встрепенулся, поднял взгляд и с непринужденной улыбкой сказал:

— Будешь в Риге, кланяйся от меня своему батюшке Христофору Ивановичу. Мы с ним пуд соли съели в царствование незабвенного нашего государя Павла Петровича. Ох, и золотые же были денечки!

Тем самым он ясно давал понять, что разговор окончен.

Наталья поджидала гостя в коридоре, возле комнат Софьи. Когда она увидела Александра, по его лицу уже нельзя было угадать чувств, которые его обуревали. Генерал успел взять себя в руки. Собственно, он предвидел вероятный отказ, прекрасно понимая, что Ростопчин не жаждет породниться с остзейским бароном, да еще лютеранином, хоть и приближенным ко двору. В том, что граф именно сейчас пожелал расставить точки над i, тоже не было ничего удивительного. Роман, не имеющий будущего, не должен затягиваться, нанося сердечные раны и ущемляя иные интересы сторон. Все это он повторил про себя несколько раз и почти успокоился.

— Когда вы уезжаете? — бросилась к нему Наталья. Она то вспыхивала, то бледнела, крохотный кружевной платок, который девушка теребила в пальцах, превратился в лохмотья.

— Нынче вечером, — сообщил он и добавил: — Мой отпуск слишком затянулся.

— Значит, теперь долго не увидимся… — Она покусала нижнюю губу и смущенно спросила: — Вы будете мне писать?

— Натали, — прошептал Александр, взяв ее руку, — я должен вам кое-что сказать…

Она посмотрела в его глаза и вздрогнула, не увидев в них ничего, кроме сожаления.

— Вы объяснились с папенькой? — обмирая, проговорила девушка.

— Мы говорили о… многом, и он сам завел разговор о нас с вами. Признаюсь честно, я хотел просить вашей руки тотчас же по возвращении из похода. Но ваш батюшка развенчал мои надежды. Он сказал, что давно выбрал вам жениха…

— Неправда! — вскрикнула Наталья.

— Он назвал князя Нарышкина, племянника графа Воронцова.

— Господи! Неужели? — Она закрыла глаза, ее лицо залила обморочная бледность. Однако девушка немедленно встряхнулась и решительно заявила: — Этому не бывать! Вы должны что-нибудь придумать!

В этот миг Бенкендорф отчетливо увидел себя со стороны, каким он был три года назад в Париже, когда вместе с Чернышевым похищал из-под носа у французского императора его любовницу, мадемуазель Жорж. Он тогда не на шутку влюбился, пылал страстью и готов был на самый отчаянный поступок. Какая пропасть между тем днем и нынешним! Конечно, он не собирался жениться на мадемуазель Жорж. Все-таки она была актрисой, пусть с общеевропейской известностью. К тому же скандальная история с похищением была частью политической игры, затеянной Чернышевым и одобренной императором Александром. Потом, он был на три года моложе, а в нынешних условиях, учитывая войну, это огромный промежуток времени. Он сильно повзрослел. Наконец, тогда он был всего лишь флигель-адъютантом, а теперь он генерал-майор. В долю секунды Александр представил, какие могут быть последствия, если он увезет из Москвы Наталью Ростопчину, как некогда увез из Парижа мадемуазель Жорж. Граф, безусловно, отречется от дочери, обвенчавшейся с лютеранином, и откажет ей в наследстве. Скандал, на этот раз не подкрепленный высокой политикой, обязательно скажется на дальнейшей карьере генерал-майора. Все его честолюбивые стремления канут в Лету. Наталья Федоровна, избалованная, привыкшая жить в роскоши и ни в чем себе не отказывать, будет жестоко разочарована скромным материальным положением своего супруга, и в конце концов это скажется на их отношениях.