Анатолий Ковалев - Потерявшая сердце

Никто не услышал, как Наталья открыла дверь. Чем дольше она стояла на пороге, тем яснее до нее доходил смысл происходящего. Ее будто парализовало, она не могла выдавить ни звука. Запах ладана, бормочущий аббат, роскошное распятие — все пугало ее до помешательства. Сбылось пророчество гувернантки. Натали горько жалела о том, что проникла в эту комнату, и многое отдала бы за то, чтобы остаться в прежнем неведении… Девушка хотела повернуться и уйти, но онемевшее тело не двигалось. Все плыло перед ее глазами.

Мадам Бекар пронзительно вскрикнула, когда девушка повалилась назад, прямо на нее, и едва успела подставить свои костлявые руки, похожие на вязальные спицы.

Вечером того же дня Софи суетилась вокруг сестры, меняя ей уксусные компрессы, подавая то нюхательную соль, то чашку с ромашковым чаем. Она без умолку щебетала по-французски. Время от времени в ее речь вклинивались стоны мадам Тома, раздававшиеся из комнаты прислуги. Тогда Софья бежала к француженке и ухаживала так же за ней, с непонятной готовностью, будто сама была ее служанкой.

— Не стоит расстраиваться из-за Бенкендорфа, — утешала старшую сестру младшая. — Уверяю тебя, у него во всем расчет, никакого чувства. С таким мужем ты умерла бы со скуки! Другое дело — князь Нарышкин.

— Откуда ты его знаешь? — недоверчиво усмехнулась Натали.

— Как же! Разве ты не помнишь? Позапрошлым летом Мишель Воронцов приезжал к нам в Вороново со своим кузеном!

— Очень смутно помню, Софи, — призналась она, — я тогда брала уроки вокала у маэстро Мускети. Отец его едва уговорил погостить у нас…

— Ах, вот в чем дело! — засмеялась Софья. — Престарелый кастрат затмил молодого красавца Нарышкина!

— Что ты такое говоришь? — надулась Натали. — Лучшего учителя пения, чем сеньор Мускети, не сыщешь во всей Москве!

— Кажется, Мишель уже тогда что-то знал о сговоре наших отцов насчет тебя и князя Нарышкина. Он на что-то такое намекал. — Софи явно хотела продолжать эту тему, чтобы избежать другого, опасного объяснения, но Натали, видя, что сестра предпочитает болтать о замужестве, сама заговорила о том, что вызвало ее обморок.

— Ах, Сонюшка, как же ты решилась переменить веру, не пойму? — Ее глаза наполнились слезами, она с ужасом и недоверием смотрела на сестру.

— Что же тут непонятного? — Софья поднялась с постели и сделала несколько шагов по комнате. — Вот смотри, мы с тобой за весь вечер не сказали друг дружке ни единого слова по-русски. С детства мы приучены думать только по-французски. Латынь знаем в совершенстве. Зато ни ты, ни я ни слова не понимаем из того, что говорят русские священники в церкви. Какие же мы православные? Сама подумай!

— В церкви я правда ничего не понимаю, но ведь в этом и состоит таинство веры!

— Никакое это не таинство, а просто твое невежество, — отрезала Софи. — Тогда уж так — либо изучай церковно-славянский язык, как какой-нибудь сельский пономарь, либо смирись с очевидным — ты можешь понимать смысл только католического богослужения. И потом, когда ты исповедуешься русскому священнику, тебе приходится объясняться на языке, который знаешь едва-едва, мысли свои переводить с французского. Подчас невозможно излить до конца душу. Это не только неудобно, это попросту грешно.

— Правда, я сама не раз жалела об этом, — согласилась Наталья, — но все же мы с тобой русские, а изменить вере — все равно что предать Родину…

— Ты повторяешь слово в слово за папенькой. — На этот раз надулась Софи. — Отец не всегда и не во всем прав.

— Господи, что будет, когда он узнает?! — ужаснулась Наталья. — Он ярый противник межконфессионных браков, а сам, того не подозревая, живет в таком браке! Папа сойдет с ума! О нем вы с матерью, конечно, не подумали?

— Пожалуйста, не драматизируй, — спокойно сказала Софья. — До войны, если помнишь, мы ходили в церковь Святого Людовика слушать проповеди аббата Серрюга, и отец даже восхищался ими.

— Это не одно и то же! — возмутилась Наталья. — Пол-Москвы ходит на проповеди этого иезуита, как в театр, и не более того…

— Откуда ты знаешь? — усмехнулась Софи. — Могу назвать тебе, по крайней мере, два десятка москвичей, обращенных им в римскую веру…

Софья была права. Отцы-иезуиты работали денно и нощно не покладая рук, обращали потомков старинных русских родов в католицизм. Никто, ни император, ни митрополит, ни министр по делам религии Александр Голицын, еще не подозревали, какие масштабы уже приобрела измена вере отцов среди русской аристократии.

— Надеюсь, ты не расскажешь отцу о том, что видела… — Софи сделала многозначительную паузу.

Подумав немного, Наталья сказала:

— Маменька сама должна во всем признаться. Жить в постоянном обмане недостойно ее.

— А смогут ли они вообще жить вместе после того, как узнается истина? — Вопрос давно мучил Софи, и она решила задать его сестре.

— Не знаю, — поежилась Наталья, — но если мама захочет обратить в католичество Лизу…

— …грянет буря, — закончила ее мысль Софья.

— А ведь мама уже подбирается к Лизе, — вдруг поняла Наталья. — Затем и нанята мадам Бекар. Ух, какая же злая и противная эта бельгийка! Надо сказать отцу, чтобы он вышвырнул ее вон…

— Не смей этого делать! — резко оборвала ее Софи. — И вообще, не лезь не в свои дела!

Грубые слова сестры, а главное, враждебный тон, которым она их произнесла, больно укололи Наталью. Соня всегда была с нею ласкова, за исключением одного случая, когда они поругались из-за дорогих платьев мадам Обер-Шальме. Софья раздала их прислуге, потому что ей было стыдно носить, как она выразилась, «награбленное». Наталья же без угрызений совести оставила себе эти платья, видя в них лишь подарок отца. Они тогда наговорили друг дружке много неприятных слов и потом еще целую неделю не разговаривали. Та ссора казалась такой серьезной, но то, что происходило теперь, не шло с ней ни в какое сравнение. Наталье вдруг стало ясно, что их семья раскололась на две половины. Софи уже сделала свой выбор, теперь им с Лизой осталось решить, с кем они — с папенькой или с маменькой.

Тем временем из комнаты прислуги раздался стон, и мадам Тома прерывистым голосом позвала на помощь:

— Мадемуазель Софи, помогите… я умираю…

Софья тотчас бросилась к ней. Натали медленно поднялась с постели. Остро пахнущий компресс упал на пол. Голова кружилась. Она сделала несколько неуверенных шагов к двери и схватилась за ручку, чтобы не упасть. Объяснение с Бенкендорфом казалось ей теперь сущим пустяком по сравнению с той бурей, которая назревает в ее семье. Она покидала комнаты сестры с горьким сознанием того, что уже никогда не будет так дружна с Софьей, как раньше.

В свои апартаменты девушка вошла уже твердым, уверенным шагом, окончательно решив, что постарается забыть Бенкендорфа поскорее. Она выйдет замуж за князя Нарышкина, как хочет папенька. Уж если нужно принять чью-то сторону, она предпочитает во всем слушаться только отца.