Александр Чиненков - Крещенные кровью

– И тебе понадобится моя помощь? – проглотив ком в горле, поинтересовался Аверьян.

– Верно мыслишь, зятек… – кивнул Игнат.

Аверьян смахнул рукавом слезы. Он вдруг почувствовал себя достаточно сильным, чтобы настаивать:

– Так пошто ты семью мою к скопцам сманиваешь? Эдак избавиться от них замыслил?

Шурин нахмурился, пробормотал под нос какое-то ругательство и снова сплюнул.

– Не тваво ума дело, – процедил он сквозь зубы. – Подсобишь мне кое в чем, в покое твоих оставлю. Не подсобишь – локти кусать будешь, не обессудь.

Осознав, что скользит по тонкому льду, Калачев решил не сдаваться. Если Игнату понадобилась его помощь, то он, Аверьян, сможет потребовать что-либо взамен.

– Об чем я могу пожалеть, скажи на милость?

– Об том покуда умолчу, – ответил Игнат таинственно.

Аверьян недоверчиво хмыкнул, ему не понравился ответ.

– Тебе што и впрямь хочется знать большева? – насторожился Игнат.

– Я хочу знать, хде мои жена и дети? – сказал Аверьян, чеканя каждое слово.

Его глаза уже привыкли к темноте, и он старался разглядеть лицо шурина в окружающем мраке.

– Нет их нынче здесь, – ответил тот, и голос его, обычно ровный, с легкой бравадой, сейчас был искажен до неузнаваемости. – Но с ними все хорошо, не сумлевайся.

Аверьян все понял: негодяй задумал какую-то аферу. Расчет прост. Он, тайком от Стеши, собирался «продать» ее и детишек скопцам. Сектанты бы их оскопили и тем самым лишили возможности возврата к прежней жизни. А Игнат, без особых хлопот, становился хозяином их имущества. Если скопцы попытались бы заявить о своих правах, то с маузером и мандатом чекиста Игнат быстро указал бы им на место!

– Ты кому служишь, иуда? – спросил Аверьян, глядя грозно на шурина. – Видать, ты и чекист, и разбойник заодно! Хороша власть советская, ежели ей вот эдакие проходимцы служат.

Игнат не обиделся, а рассмеялся. Ему даже польстил упрек зятя.

– Энто ты здорово щас сказанул! С таким нажимом, аж дух захватило! А я власти советской достойно служу, не сумлевайся. Я лояльность власти новой возымел. Меня за то обласкали и на службу приняли! Так што не лайся на меня, говнюк кастрированный, и маузер мой обратно возверни! Щас со мной шутки плохи!

– И кем же тебя приняли на службу? – спросил Аверьян. – Пошто здеся околачиваешься, а не дело свое делаешь?

– А энто как сказать… Када ты был казаком, я бы тебе ешо ответил по-мужицки, а щас…

Последняя фраза сразила Аверьяна. Он сжал кулаки и бросил мрачный взгляд в сторону шурина.

– Служба моя в том и заключается, штобы везде разом находиться, – ответил вдруг Игнат и покосился на дверь, из-за которой все еще слышались пение и пляски скопцов. – Мне было велено искать подходящева кандидата на службу Республики советской нашей!

– А я-то здесь с какова бока припека? – прошептал удивленно Аверьян, пытаясь понять, куда клонит шурин. – Ежели што, то к службам я ужо и не пригоден.

– Начальник мой человека велит найти, который одновременно по моему и по ево выбору будет достоин возможности вернуться в общество, имея за собою работу и должное самоуважение. Вот ты в самый раз и подходишь!

– Што, теперя честной народ вдвоем грабить предлагашь? – горько усмехнулся Аверьян.

– Ты сурьезно ответить не могешь? – рассердился Игнат.

– Но ведь оскопленный я, сам ведаешь.

– И што с тово? Не человек уже што ль? Без яиц и хрена ешо не значит што без совести, понял? Щас я не жду от тебя ответа. Помимо тебя я ешо с другими на сей щет калякать буду. Но ежели ты согласие дать надумаешь, то я им всем по задницам мешалкой!

Аверьян улыбнулся про себя.

– Ты уразумел, об чем я речь веду?

– Да вроде как.

– Мой начальник нуждается в том, кто будет верно служить Республике и разоблачать ееных скрытых врагов!

Лоб Аверьяна покрылся морщинами. Подобного ему никогда и никто не предлагал. Игнат быстро почувствовал смущение зятя и решил тут же дожать.

– Сызнова человеком себя почувствуешь, а не выродком церковным, – сказал он.

Аверьян пожал плечами:

– Не мыслил я как-то насчет жизни новой, што жить буду без себе подобных, – Аверьян попытался выразить спутанный комок своих ощущений, но, не найдя слов, резко заявил: – Я не мыслю, што снова с жаной и детьми жить буду. Не нужон я ей эдакий! И деткам тоже не нужон!

Игнат ощутил острую боль в голосе зятя.

– Не думай о том, башка садовая, – сказал он. – Ты даже эдакий нужон бабе будешь! Скоко мужиков на войне полегло… Тыщи! А у тя и руки, и ноги есть. Так што живи и радуйся!

– А я потому к скопцам и прилип, кады прознал о своем ранении, – вздохнул Аверьян. – Как я мог эдакий в семью возвращаться? Я заставил себя отречься от нее. Вот и все.

Выслушав это, Игнат дружелюбно улыбнулся.

– Я не хочу лезть в твою жизнь, Аверьян, – начал он. – Хочу вот токо упредить, што в ЧК я служу. А борюся я… Одним словом, мы с тобою вместе против влияния на людей церкви и сект сражаться будем!

– Вот значит как, – прошептал удрученно Аверьян. – А для чево с церковью воевать? Разве церковь враг государству?

– Враг! – твердо заявил Игнат. – И не просто враг, а што ни на есть кровный! Религия отравляет умы, а энто недопустимо в нашей рабоче-крестьянской республике.

– Скоко жил, не знал об этом, – изумился Аверьян. – Веруют в Христа люди, ну и пущай себе веруют. Разве батюшка с кадилом и крестом на пузе может быть врагом вооруженной до зубов власти?

– Тем-то религия и коварна, – усмехнулся Игнат. – Вот хто ты? Верующий? А в ково? Ты верил в Христа небеснова, а теперь веришь в Христа земного. А не грех ли это великий, зятек? Ты ведь хуже предателя…

Последовала напряженная пауза, во время которой Аверьян обреченно вздохнул. Ему потребовалось несколько тягостных минут, чтобы восстановить равновесие.

– Ты не веришь мне и хотишь остаться со скопцами? – протянул разочарованно шурин.

– Сам не знаю, – ответил Аверьян. – Запутался я, Игнашка.

– Вот оно и есть влияние сектантов, – ухмыльнулся тот. – Я тоже долго сумлевался, покуда товарищи не убедили меня в том, что нету Бога! Небеса есть, а Бога нету. Тю-тю, понял!

Аверьян не понял. Он хотел солгать, только какой в том смысл? Все, что нужно – это сказать «да». Но у него засосало под ложечкой:

– А што мне надо будет делать, обскажи, Игнашка? – Калачев взглянул на шурина. Не следовало задавать больше вопросов, но он не мог остановиться. – А скопцы? Ты и твое начальство хотите што-то с ними сотворить?

Игнат посмотрел на него с чувством, похожим на жалость. Аверьян стиснул зубы и отвернулся, чувствуя что сморозил глупость и сцепив руки в замок, чтобы унять трясучку. Хорошо, что на улице царила ночь, а не то Игнат увидел бы в его глазах всю боль и отчаяние.