Богуслав Суйковский - Листья коки

— А порох у вас еще есть, сеньор?

— Ну, порох есть пока.

— Это самое главное. Единственное, чего индейцы боятся, так это стрельбы. В городе, как видно, запасы пороха уже на исходе, потому что пушечных выстрелов почтя не слышно. А ведь дон Эрнандо Писарро готов без передышки палить из пушек.

— Эрнандо? А наместник? Он не вернулся?

— Нет. Его высочество наместник все еще у моря. Когда вспыхнуло восстание, в Куско оставались только его братья. Дикари ошиблись и приняли Хуана Писарро за наместника. Они напали на штаб-квартиру и убили его вместе со всеми, кто при нем находился. И знаете, сеньоры, интереснейшие вещи происходили там. Девки, а у Хуана Писарро их, как вам известно, было, кажется, семь или восемь, помогали нападающим. Говорят, будто одна из них даже сама бросилась на меч Хуана, чтобы помешать ему сражаться. Но эти краснокожие дьяволы все равно всех их уничтожили.

— Кого — всех? — Не понял Рада. — Своих соплеменниц?

— Да, сеньор. Один из наших солдат уцелел, он спрятался за портьерой и все слышал. Каждую девку о чем-то спрашивали, а потом — р-раз топором по голове…

— Ну, это их дело. А что потом, дон Паскуаль? Что же было потом?

— Потом все высыпали из дворца с радостными криками. Они кричали, что белый вождь мертв и что они уже одержали победу. А тут Гонсало и Эрнандо Писарро точно в таких же серебряных латах, на таких же лошадях, как Хуан, — и прямо на них. И дикарям показалось, что это сам убитый воскрес, да еще в двух обличьях. Они в панике отступили, а тут уж и пушки сеньора де Кандиа дали по ним залп. Грохот, дым, крики. Подоспели и другие. Ударили с разных сторон, и скоро все было кончено.

Однако Манко, царек этих краснокожих, уцелел и теперь окружил город, собираясь сломить гарнизон длительной осадой. К нам пробрался оттуда один солдат с приказами, но, вероятно, больше никому не прорваться. У них столь тщательная охрана, что разве только птице удастся перелететь.

Диего де Альмагро размышлял недолго. Судьба предоставляла ему редкий случай. Если он нанесет удар теперь и спасет братьев Писарро и весь гарнизон Куско, то окажется избавителем. И вся добыча, сосредоточенная в Куско, станет его собственностью. Кое-что он уступит, чтобы не нажить себе слишком много врагов, но большая часть достанется ему.

Когда же Рада язвительно пробурчал: «Слава богу, одним ублюдком из этого „вшивого рода“ меньше. А если немного подождем, так, может, подохнут и остальные!» — Альмагро сурово отозвался:

— Там испанцы защищаются от языческой нечисти. Только это важно. Мы идем на помощь.

Проблуждав три дня, они ночью подошли к Куско. Дон Паскуаль хвалился, будто эти места он знает столь же хорошо, как и окрестности родной Севильи, и утверждал, что, когда рассветет, они увидят с вершины холма и лагерь индейцев, и сам город. Он советовал ударить с той стороны, где крепостные стены наиболее мощные и где индейцы сосредоточили меньше всего сил, не предполагая, что противник может подойти отсюда.

Однако Альмагро принял иное решение.

— Речь идет не о том, чтобы прорваться в город, но чтобы освободить его. И поэтому мы должны уничтожить этих дикарей. Значит, необходимо нанести удар там, где сосредоточены их главные силы и где находится сам Манко.

— Это, скорее всего, со стороны дороги на Кито. Возле главных ворот.

— Наверное. Итак, начнем оттуда. Ночью мы должны подойти как можно ближе и на рассвете нанести внезапный удар.

— Лучше всего перед рассветом. Подлые язычники в это время возносят молитвы восходящему солнцу и не слишком бдительны.

— Да, я знаю. Жаль, однако, что мы не можем оповестить наших, находящихся в городе, что наступаем на Куско. Тогда они могли бы действовать вместе с нами.

— Наши пушки оповестят их об этом. А Эрнандо Писарро — хороший солдат, он сам сообразит, как поступить.

Им предстояло пересечь тракт. Они выбрали подходящее место и стали переходить через дорогу, как вдруг в одном отряде сломалось колесо, и всей колонне пришлось задержаться. Когда при уже меркнувшем лунном свете они постарались исправить поломку, со стороны города показался часки.

Испанские дозоры издали заметили его и предупредили Альмагро, который пришел в отчаяние. Ведь теперь индейцы узнают о замыслах белых, и испанцы лишатся главного козыря — их нападение не будет неожиданным для неприятеля.

Бегун замер на мгновение. Наверное, краснокожий негодяй хочет определить количество испанцев! Он слишком далеко, чтобы стрелять, можно промахнуться, а кони устали, не догонишь его… Уйдет! Сейчас повернется и уйдет.

Часки действительно заметил людей на дороге и тут же распознал в них белых. Стальные латы в лунном свете поблескивали совсем не так, как бронзовые доспехи индейцев, а главное — пришельцы были верхом на лошадях.

Он заколебался. С тех пор как началось восстание, все уже знали: одинокий белый при встрече с индейцами погибает. Индеец, приблизившийся к белым, тоже погибает. А если и останется в живых, то только как раб.

Белые идут куда-то ночью. Кто они, откуда и зачем они идут, до всего этого простому бегуну нет дела. Хотя ясно: они замышляют что-то недоброе. Но ведь он — часки, неприкосновенный гонец сапа-инки. Наверное, даже белые не посмеют его тронуть.

Он оглянулся на город. Кругом лагеря стража, белые не могли пробраться тайком. Но, кажется, это какой-то незнакомый, нездешний отряд. Возможно, даже военачальникам ничего о нем не известно. Может, следует вернуться и предупредить?

Но одержала верх привычка к слепому, с детства привитому послушанию. Он, часки, должен бежать туда, куда его посылали. Думать о чем-либо другом не его дело.

Плавным, широким шагом профессионального бегуна он устремился с вершины пригорка прямо на преградивших ему путь испанцев.

— Для дела сапа-инки! Освободить дорогу! Для дела сапа-инки!

— Он не должен уйти! — поспешно бросил Альмагро, и индеец свалился тотчас, как только приблизился к белым. Умирая, он все еще продолжал шептать:

— Для дела сапа-инки…

Диего де Альмагро ошибался, полагая, что гром его пушек послужит для осажденных сигналом к совместной борьбе. Было еще темно, так что не удавалось различить ни холмов вокруг, ни самого города, который находился поблизости. Испанцы перестраивались, готовясь к схватке, когда где-то впереди глухо, тяжело, как бы нехотя, ударила пушка.

Потом прогремело еще несколько залпов. Эхо всколыхнуло ночь и прокатилось поверху, замирая вдали.

Наконец отозвались и мушкеты — сухо, отрывисто, словно зло огрызаясь.

— Штурм. — Дон Паскуаль не сомневался. — Индейцы начали штурм. Мадонна Севильская, благослови нас! Они атакуют ночью.

Непроглядный мрак озарился какими-то желтоватыми отблесками, мерцающими искрами, а затем на фоне внезапно полыхнувшего зарева обозначился черный, резкий силуэт города. Куско оказался дальше, чем думалось проводнику.