Богуслав Суйковский - Листья коки

— Знаю. Даже здесь было слышно. Ветер доносил до нас отзвук битвы.

— Я слышал о бурях на Укаяли, на Мараньоне… Даже там реже гремят громовые раскаты. Сын Солнца… Сын Солнца не дрогнул. Но белых невозможно было сдержать. Их огромные ламы…

— Знаю, — прервал его Кахид. — Рассказывай дальше.

— Сын Солнца немедленно вызвал воинов из Коропуны.

— Он больше всего любит их и полагается на их мужество.

— Это именно так, достойный. Сын Солнца сам повел их. Однако внезапно все разлетелось в прах. Они разбежались. Как стадо гуанако, когда в самую середину его ворвется капак-тити.

— Что же случилось? Разве бог Солнца…

— Нет. Солнце сияло так, как и сейчас. Только внезапно раздался крик, что… — Синчи понизил голос, — что сын Солнца убит.

Борозды на лице Кахида сделались еще глубже. Глаза тревожно вспыхнули.

— Разве так и случилось?

Синчи заколебался. Подавил спазму.

— Нет… не знаю, о достойный. Когда раздался этот крик, сын Солнца был жив и стоял во главе войска. Потом, потом его сбили с ног, он упал… А потом я не знаю. Пусть Инти, бог Солнца, тотчас же сожжет меня, я не знаю.

— Как? Ты не знаешь, уцелел ли сын Солнца? Что же такое произошло?

— Не знаю, — хмуро повторил Синчи. — Достопочтенный, никто не знает этого. Потому что войска уже не существует. Нет ни двора, ни инков при сыне Солнца, ничего нет. Кто не успел уйти, тот погиб или стал невольником. Это конец, конец… конец… — голос Синчи перешел чуть ли не в крик, потом сорвался, превратившись в хриплый шепот. — Это конец, о достопочтенный.

— Конец чего? — тихо спросил Кахид.

— Конец всего, что было. Уже не будет ни сапа-инки, ни жрецов, ни камайоков, ни часки, ни… ни богов. Белые срывают с храмов золотые изображения Солнца, где же бог Инти отразит свое благосклонное сияние?

— Ты прав. — Инка пытливо поглядел на Синчи и заговорил медленно, с огромной душевной болью: — Ты прав. Рушится то, что великие сапа-инки воздвигали веками. И не в том дело, что не будет инков, жрецов или изображений богов. Погибает самое главное. Погибает Тауантинсуйю.

— Я не очень хорошо это понимаю, о достопочтенный.

— Ты еще в муках осознаешь это, — сказал Кахид и умолк, закрыв глаза. Его орлиный профиль в этот момент поразительно напомнил лик какой-то почитаемой мумии. Через минуту он пришел в себя, отогнав тяжелые раздумья, и принялся расспрашивать хриплым голосом:

— Кто и с чем прислал тебя?

— Жрец. Я встретил его за рекой, там, где дорога…

Кахид с нетерпением прервал его:

— Куда шел этот жрец и что он приказал тебе сообщить?

— Он умер. Его ранило этим свистящим громом белых, и он был уже при смерти. Он приказал мне бежать и предупредить тебя, достопочтенный. Белые еще не были в Саксауамане, но теперь, после победы, они придут сюда тотчас же. Наверняка придут.

— Я знаю. Тут много золота.

— Да. Им известно об этом. Жрец приказал передать тебе: если последняя крепость Тауантинсуйю окажется в руках белых, пусть не найдут они там ни слитка золота. Пусть не увидят ни одной священной мумии. Пусть не обнаружат изображения Инти.

— Ничего этого они не увидят. — Кахид обернулся к скале, в которой был вырублен трон сапа-инки. В народе ходили легенды о том, что в недрах этой скалы огромное количество пещер, таинственных коридоров, черных бездн. Там еще до прибытия Синчи Кахид приказал укрыть сокровища.

— Я повторил наказ… — Синчи подавил вздох. — А теперь что делать, достопочтенный?

— Не отчаиваться и держаться, — жестко бросил Кахид. — Погибнуть, если придется, или жевать листья коки и ни о чем не думать.

— Пожалуй, даже листья коки не дадут забвения, — хмуро прошептал Синчи.

— Тогда умри.

— А… а ты, достойный? — заколебавшись, спросил Синчи.

— Я? Помнишь, как мы шли в Силустани? Зимой, сквозь метель. Я тогда сказал тебе, что человек — это ничто, а Тауантинсуйю — это все. Когда погибнет все, чем мы жили, то и наша жизнь утратит всякий смысл.

— А… а надежда? — прошептал Синчи.

— У тебя еще есть надежда? — резко спросил Кахид, а когда гонец только молча понурил голову, инка сказал: — Сокровища сапа инков и храмов уже надежно укрыты. Белым их не найти никогда. Итак, будем сражаться.

Полог над входом взметнулся, и быстро вошел молодой воин.

— Великий господин, со стороны Куско приближаются белые на больших ламах.

— Уже? — Кахид почти весело взглянул на Синчи. — Им не терпится. Хорошо. На крепостных стенах все готово?

— Да, великий господин.

— Я сейчас выйду к воротам. Жди меня там.

Когда воин скрылся, Кахид обратился к Синчи:

— Что ты намерен сейчас предпринять, часки-камайок? Через южные ворота ты еще можешь без всякого труда выбраться отсюда.

Бегун медленно покачал головой.

— Нет, достойный. Жрец послал меня только сюда, в Саксауаман. Больше он ничего не приказывал мне. Я останусь здесь.

— А без приказа сам ты, конечно, не знаешь, как тебе поступить? Как и любой человек в Тауантинсуйю… Хорошо, в таком случае оставайся при мне.

Испанская конница окружила крепость, всадники прикидывали, где лучше начать, но штурм начался только тогда, когда подтянулась пехота с артиллерией.

Упоенные недавним успехом, под стенами Куско, испанцы приближались, уверенные в своих силах, уже заранее торжествуя победу. Ведь в этом Саксауамане находятся главные сокровища инков. То, что они, испанцы, захватили до этого, может оказаться всего лишь ничтожной горсткой по сравнению со здешним богатством.

Дон Диего де Альмагро, руководивший операцией, торопился. Уже вечером после битвы под Куско прибыл к нему от Писарро гонец с приказами. Наместник сообщал, что собрал все силы и спешит на помощь. Однако на перевале выпал глубокий снег, кони и орудия увязли, поэтому он не может поспеть так быстро, как бы хотел. Гарнизон Куско должен держаться. Не следует предпринимать рискованных вылазок. Делать только то, что необходимо для обороны крепости.

Братья Писарро поэтому настаивали на том, чтобы отложить экспедицию до прибытия наместника, однако Альмагро решил иначе. Он должен взять крепость и завладеть ее сокровищами, прежде чем подоспеет Писарро. Пусть-ка потом наместник попробует отобрать их у него!

Пользуясь властью, какую он приобрел после победы над инкой Манко, Альмагро отдал приказ о выступлении. Обоих братьев Писарро он взял с собой, не желая рисковать: а вдруг по возвращении в Куско городские ворота окажутся на замке?

Войско щедро снабжали сорой, суля большую добычу и еще более обильные пиршества; поэтому солдаты, уверенные в своих силах, заранее радовались победе.

Но Альмагро не хотел рисковать напрасно. Брать крепости измором, как некогда он с Кортесом покорял Мексику, не было возможности. Ему следовало поторопиться, чтобы до прибытия Писарро все было кончено.