Идиллия Дедусенко - Тайна Нефертити (сборник)

Вошел Эйе. Его лицо всегда выглядело так, словно было высечено из камня жестким резцом, а в этот раз оно было еще суровее. Он посмотрел на царя, потом на Пенту и спросил:

— Его величество снова болен?

— Мне уже лучше, — отозвался фараон. — Помогите сесть в кресло.

Пенту и Эйе помогли царю сесть. Фараон был еще бледен, но держался вполне уверенно.

— Какие вести ты принес, Эйе? — спросил царь.

— Не хочу скрывать: вести невеселые…

— Где она? — прервал его Эхнатон.

— Кто? — Эйе непонимающе смотрел на царя.

— Нефертити! Где она? В Фивах?

Эйе окинул царя суровым взглядом и четко произнес:

— Я не был в Фивах. Я привез вести с северной границы, куда меня срочно позвал Хоремхеб.

— Ты опять о войне, — устало сказал Эхнатон.

— Она неизбежна, — ответил Эйе, — если мы не поторопимся отправить на границу с хеттами несколько свежих отрядов, способных сдержать их натиск. Мы не имеем права потерять завоеванные предками территории из-за бездействия. Я только что оттуда. Хоремхебу с его войском нужна серьезная поддержка, и сейчас нельзя думать ни о чем другом.

— А он все время думает о Нефертити! — с вызовом бросила Кийа, но, сообразив, что эти ее слова сейчас вряд ли уместны, уже мягче обратилась к Эхнатону. — Дорогой, ведь речь идет о судьбе государства, о нашей с тобой судьбе. Если военачальник говорит, что надо идти в поход, фараон должен возглавить войско.

Эхнатон с недоумением смотрел на свою возлюбленную. Она и прежде поддерживала мысль о военном походе с участием царя, но не так прямо. А сейчас они будто сговорились с Эйе. Царь смотрел на эту юную девушку, которую сам же не так давно объявил царицей Египта, и ее светлая кожа уже не казалась ему такой шелковой, как прежде, а волосы, скорее, отливали медью, а не золотом. Глаза Кийи в этот момент не излучали тепло и ласку, а были полны какого-то неясного беспокойства, губы нервно подергивались. Зачем она отсылает его туда, где может пролиться его кровь? Эхнатон смотрел на нее с нескрываемым удивлением, будто впервые увидел ее в ярком свете, когда можно рассмотреть каждую черточку на лице.

— Tы не понимаешь меня, — прошептал он наконец.

— А она, конечно, понимала! — с вызовом сказала Кийа, и царь понял, на кого намекает новая царица.

— Она понимала, — тихо подтвердил Эхнатон и опустил голову.

В этот момент вошел гонец.

— Ну! — с надеждой почти крикнул Эхнатон. — Говори, где она?

— Ее нигде нет… В Фивах она не была.

Никто не произнес имени Нефертити, но все знали, что речь идет о ней. Общее молчание продолжалось несколько секунд, но всем показалось, что оно тянулось долгие часы. Наконец не выдержала Кийа, убежденная в том, что ее слова вполне разумны:

— Так даже лучше. Она поняла, что лишняя в нашей жизни и делать ей здесь уже нечего. Мы можем спокойно заняться своими делами.

— Спо-кой-но?! — вдруг закричал фараон. — Как я могу быть спокоен, если не знаю, где Нефертити?! Нет мне покоя! Нет мне покоя! Нет…

Он вскочил с кресла. Его вмиг посеревшее лицо и все тело содрогались, будто в сильнейшем ознобе, на губах обильно выступила пена. Фараон хотел сказать что-то еще, но лишь безмолвно шевелил губами, тараща глаза. Эйе и Пенту бросились к нему, но не успели подхватить его. Фараон упал на пол и замер. Подбежавший Пенту в испуге долго щупал пульс, тряс фараона, стараясь уловить хоть какие-то признаки жизни. Кийа, явно испуганная происходящим, стояла рядом и смотрела, как врач старается привести Эхнатона в чувство. Но Пенту, стоявший до сих пор на коленях перед лежавшим на полу фараоном, встал и сказал:

— Царь умер.

— Этого не может быть, не может быть! — закричала Кийа.

— Царь умер, — повторил Пенту.

Позвали слуг. Они занялись скончавшимся фараоном, его унесли. Эйе и Пенту стали о чем-то совещаться. На Кийю никто не обращал внимания. Вдруг вошли Сменхкара и Меритатон.

— Это правда? — в волнении обратился принц к Пенту. — Эхнатон мертв?

Ответил не врач, а Эйе:

— Правда. Фараон умер. Ты первый наследник, и трон по праву твой. Жрецы и министры скажут свое слово.

— Значит, египетский трон остается за нашей семьей? — уточнила Меритатон, которую, казалось, не сильно взволновали непонятное исчезновение матери и даже смерть отца.

Скользнув небрежным взглядом по лицу потускневшей Кийи, стоявшей молча, она впилась глазами в Эйе, понимая, что сейчас многое зависит от этого самого влиятельного вельможи страны.

— Да, это так, — подтвердил Эйе.

Все вышли, а Кийа еще какое-то время оставалась в зале: видно, несостоявшаяся царица раздумывала над своей судьбой. Всем было не до нее.

Хоронили Эхнатона в его недостроенной гробнице. Процессия была довольно скромной — Тейе, наследники трона, несколько царедворцев и жрецов храма Атона. Распоряжался всем Эйе. Позади носилок с вельможами, чуть в отдалении от процессии, слуги несли закрытые носилки. По тому, как легко они их держали, было понятно, что там, скорее всего, скрывается женщина. Кто-то заметил носилки, которые все время нарочно отставали от процессии, и от уха к уху пошел шепот: «Может, это Нефертити? Нет, наверное, Кийа». Как только саркофаг с фараоном, украшенный ажурным золотом, внесли в гробницу, загадочные носилки скрылись. Так и осталось тайной, кто в них находился.

Рабы плотно замуровали вход в гробницу с фараоном, чтобы никто не посмел нарушить его покой и не разграбил закрытые там ценности. Эхнатон даже после смерти не нарушил соглашения со жрецами Амона: он, как и обещал, ни разу за десять лет с небольшим, которые провел в новой столице, не выезжал из Ахетатона. И после кончины упокоился в пределах, обозначенных пограничными плитами.

В литературе, как в художественной, так и в научно-популярной, очень редко упоминается период, когда царствовали Сменхкара и Меритатон. Однако в папирусах есть свидетельство того, что он длился не менее трех лет. Косвенным свидетельством их царствования является то, что на стенах храмов сбивалось имя Нефертити и заменялось именем ее дочери.

В египтологии до сих пор еще очень много загадочного. Например, точно неясно, действительно ли была найдена усыпальница Эхнатона и действительно ли там находилась именно его мумия. Некоторые ученые подвергают это сомнению, ссылаясь на то, что, по их заключению, найденная мумия принадлежала более молодому человеку (лет 23–24), чем Эхнатон, который предположительно умер в возрасте 33–34 лет. Саркофаг, заключенный в «ажурное» золото, сильно разрушился, и по нему трудно было сказать, кто в нем лежит.

Было еще одно обстоятельство, которое вносило путаницу. Воры часто «по свежим следам» находили захоронения царских особ, чтобы разграбить. Поэтому служители, которым были доверены высокородные мумии и их усыпальницы с огромными богатствами, нередко перемещали саркофаги из одной гробницы в другую, «запутывая следы». В этот процесс могли вмешаться какие-то неожиданные обстоятельства, и мумия оказывалась не в своей гробнице, а в чьей-то еще, где ее потом и находили. Требовалось много времени и усилий, чтобы обнаружить несовпадение между усыпальницей и ее «хозяином» или «хозяйкой». У саркофага Эхнатона, видимо, была подобная история.