Патрик О'Брайан - Военная фортуна

— И немного сливок, Полли.

Пелена слез, застилавшая ему глаза, прошла, он восстановил самообладание и сказал:

— Какое могучее создание.

— Да, да, — сказала Диана в своего рода мимолетной задумчивости, держа его руки в своих и глядя ему прямо в глаза. — У Джонсона дюжины таких же — он отбирает домашних рабов по габаритам. Стивен, наконец-то ты пришел! Я так боялась, что ты не придешь, ждала все утро — всем отказала. Она прижалась к нему теснее и поцеловала. — Ты разве не получал моего послания? Стивен, сядь: ты выглядишь довольно бледным. Как ты и как бедный Обри? Кофе вот-вот принесут.

— Никакого послания, Вильерс. Оно было осторожным?

— О, просто приветствие и просьба зайти.

— Послушай, моя дорогая, Джонсон будет здесь с минуты на минуту. Что ему известно о нас?

В другое время он, вероятно, получил бы очень жесткий и нелицеприятный ответ на этот вопрос, но теперь она просто сказала:

— Ничего: старое знакомство, фактически друзья детства. О, Стивен, как же я рада видеть тебя, видеть британскую форму и слышать британский голос. Я так сожалею о том, что произошло на Кларджес-стрит, что сбежала из города и из Англии, даже не повидав тебя.

Прибыл кофе со сливками и птифурами, [35]и она разливала его с той же скоростью, с какой из нее лились слова. Все вперемешку: плаванье «Леопарда», крушение на Острове Отчаяния — новости обо всем этом от Луизы Уоган, эта ужасная, ужасная война, ее безумное решение вернуться в Штаты, потеря «Герьера», «Македониана», «Явы» — как Джек Обри переносит все это? С возвращением Полли она перешла на французский, и Стивен с удивлением отметил, что она обращается к нему на «ты».

Также он был поражен ее болтливостью. И она, и ее кузина Софи всегда говорили быстро, но теперь слова просто громоздились друг на друга, только немногие предложения доводились до конца, и хотя он знал ее очень хорошо, последовательность ассоциаций и идей была иногда настолько мала, что Стивен едва мог уловить мысль. Как будто Диана недавно приняла некий стимулятор, который настолько ускорил умственную деятельность, что она опережала даже ее выдающиеся способности в артикуляции.

Мэтьюрин знал ее во всяких проявлениях: дружба, доверительность, возможно — на один короткий миг — даже любовь, и, конечно, в течение намного более длительных периодов то были безразличие, нетерпимость к его назойливости, иногда раздражительность, грубость и даже (хотя больше в силу обстоятельств, чем по собственной воле) жестокость. Но никогда он не видел Диану такой.

У него создалось странное впечатление, что она цепляется за него. И все же нет, не за него, а за некий идеал, которому посчастливилось иметь такое же имя. Или, по крайней мере, за смесь этого идеала и его самого. И помимо всего этого, в ней ощущалась некая значительная перемена.

По мере того, как она болтала, Стивен, потягивая отличный кофе, исподволь наблюдал за ней и чувствовал, как холодная беспристрастность преодолевает в нем первоначальную восторженность. Во время их последней встречи он был поражен свежестью ее лица, теперь же оно было довольно бледным. С другой стороны, несмотря на минувшие годы, физических перемен почти не произошло: все та же великолепная посадка головы, большие чарующие синие глаза, убранные наверх темные волосы. И все же чего-то не хватало. Чего именно, он понять не мог, но имелась некоторая дисгармония. Его взгляд переместился на одно из многих высоких зеркал позади Дианы, и он увидел ее прекрасную осанку, идеальную линию шеи, изящные движения рук, и в этом отражении увидел и себя — неуклюжая, потерянная фигурка на маленьком позолоченном стуле. Он поднялся.

— Стивен, что с тобой, ты, что язык проглотил? — с улыбкой проговорила Диана. В этот миг до его слуха донеслись шаги.

— Теперь по-английски, моя дорогая, — вполголоса сказал он.

Дверь открылась, и вошла миссис Уоган в сопровождении Джонсона. Женщины поцеловались, мадам Франшон и ее невзрачный муж принесли еще один кофейник и удостоились похвал по поводу птифуров. Гул разговора и ощущение большой толпы. Полли, пытаясь достать пустую чашку из-за спины Джонсона, уронила ее на пол, Джонсон резко обернулся и Стивен увидел, как посерело лицо Полли, как застыла она от неприкрытого ужаса, опустив руки по швам. Но Джонсон со смехом обернулся к Стивену.

— И что стало бы с производителями фарфора, если бы чашки никогда не бились? — заявил он и продолжил рассказывать о дятлах с гребешком и клювом цвета слоновой кости.

Вошел еще один человек, американец: его представили, но Стивен разобрал только слова «мистер секретарь». Беседа оживилась, тон задавал резкий металлический голос вновь пришедшего. Стивен хотел было понаблюдать за ними, но с ним разговаривала миссис Уоган, очень довольная, даже торжествующая и очень привлекательная. Потом подключилась Диана, и до него дошло, что устраивается званый обед, и он тоже приглашен.

— Я буду с нетерпением ждать этого обеда, — сказала Диана, когда он уходил.

Из отеля Стивен ступил прямо в туман. Пока он неторопливо шел к гавани, пелена становилась плотнее. Туман клубился и в его голове — он пытался понять сильные и иногда противоречивые эмоции, которые накладывались и переплетались в бессознательной части мозга: печаль, разочарование, самобичевание, утрата, и поверх всего, непоправимая утрата — холодная пустота внутри.

Умеренный береговой бриз, образовывал в тумане окна и странные водовороты. В море туман сгущался снова, но на берегу он висел отдельными лоскутками низко над землей. Над гаванью и военной верфью верхушки мачт пронзали белый полог, а во многих местах виднелись и корпуса ближайших судов. Ни Джек Обри, ни сидящий рядом мистер Хирепат не упускали ничего. Они наблюдали за тем, как «Президент» и «Конгресс» готовятся к отплытию. Корабли стояли на одном якоре, пережидая утренний прилив, и теперь при спокойной воде был слышен свист дудки «Президента», который пронзал тишину писком «Янки Дудль», подбадривая матросов на шпиле. Большой фрегат, выглядевший в тумане совершенно огромным, набирал скорость, рассекая гладкие воды гавани. Порыв ветра или странное эхо прямо в открытое окно донесли крик: «Вверх и вниз, сэр», за которым последовали отрывистые приказы.

— Кат заложить!

— На кате стоять!

— Отдать сезни!

— Якорь на кат взят!

— Завести фиш-тали!

— Фиш-тали заведены!

— Выбрать и закрепить канат!

Одним движением «Президент» распустил и расправил марсели, и «Конгресс» сделал то же самое.

— И вот они уходят, — пробормотал Джек, когда едва различимые, призрачные паруса исчезли в белесой мгле, но мгновением позже оба корабля распустили брамсели, которые вздымались выше уровня тумана, так что можно было проследить курс фрегатов вдоль всего хитрого и извилистого фарватера. По мере продвижения кораблей Хирепат называл отмели и банки, пока не добрался до острова Лоуэлла, где сначала «Президент», а затем и «Конгресс» растаяли вдали.