Патрик О'Брайан - Военная фортуна

— При этом курсе вы должны услышать орудийные выстрелы примерно через час, — сказал он. — Если блокирующая эскадра поблизости.

Джек вздохнул. Американский коммодор выбрал самый лучший момент, чтобы проскочить и, если только он не уткнется прямо в Королевский флот, то маловероятно, что их вообще заметят. Хирепат также это знал: и все-таки какое-то время оба они прислушивались, склонив головы набок.

— Ужасно, наверное, так говорить, — наконец заключил Хирепат. — Ужасно желать сражения и смерти, но все же, если бы сейчас эти два корабля захватили, это могло положить конец этой проклятой войне, или хотя бы укоротить ее и предотвратить еще большее кровопролитие и расходы. Ну, сэр, — сказал он, вставая, — я должен идти, надеюсь, что не слишком злоупотребил вашим временем и не утомил вас. Доктор предписывал пять минут, не больше.

— Нисколько, уважаемый сэр. Было крайне любезно навестить меня. Этот визит необычайно меня приободрил, и, надеюсь, что любезный характер побудит вас заглянуть снова, когда дела бизнеса не будут приковывать к бумагам.

Когда мистер Хирепат ушел, Джек некоторое время вслушивался в тишину, затем выскользнул из кровати и начал расхаживать по комнате. От природы он был очень силен и крепко сложен. Сейчас силы его возвращались и, хотя правая рука все еще побаливала, а мышцы оставались дряблыми, левая по мере упражнений стала более ловкой. И теперь он занялся тем, вращал над головой тяжелый стул, наносил им рубящие и колющие удары вперед и назад, временами делая опасные выпады, и все это с убийственной решительностью.

Со смехотворным видом Джек скакал туда-сюда в ночной рубашке, но если бы он с точностью до буквы повиновался приказам Стивена — то есть лежал как бревно, никак не готовясь к тому дню, когда все это могло пригодиться — его сердце, конечно разорвалось бы. Вскоре к нему присоединился Император Мексики, и они вместе гарцевали и фехтовали, но недолго. Безумный вид капитана Обри, его дикое рычание во время выпадов, красное и потное лицо, перепугали большинство соседей, за маской жизнерадостности они ощущали в англичане всеобъемлющую тоску. За его спиной больные стучали пальцем по лбу и говорили, что есть же какие-то пределы — это же не сумасшедший дом. Сестры, из тех, что помоложе, тоже оробели, и когда Маурья Джойс — тонкая как щепка девушка, которую мог унести легкий ветерок — явилась с распоряжением: «Прекратите немедленно, уважаемый капитан, и тотчас отправляйтесь в постель», — произнесено оно было едва слышным писком. Тем не менее, он немедленно повиновался, и, видя его послушание, она продолжила более твердо:

— Вы очень хорошо знаете, что вам не разрешают, позор, фи, мистер Обри. И еще: три господина желают вас видеть. Она вернула ему респектабельный вид, пригладила его рубашку, надела ночной колпак и прошептала, — принести ваш горшок прежде, чем они прибудут?

— Пожалуйста, моя дорогая, — сказал Джек. — И мою бритву тоже, раз уж пойдете.

Он ожидал кого-нибудь из офицеров с «Конститьюшн» — мистер Эванс был особенно внимателен, да и другие офицеры заглядывали, если не были заняты на своем выпотрошенном корабле, или кого-нибудь из собратьев по плену. Порядки в «Асклепии» были такие, что для всех этих людей, особенно для мистера Эванса, всегда находились причины, чтобы сделать исключение из правил, запрещающих приход к нему посетителей.

Однако вслед за ночным горшком и бритвой пожаловал никто иной как Джалиль Брентон в сопровождении секретаря и сильного, неприветливого человека в треуголке и жилете из буйволовой кожи с медными пуговицами — по-видимому, констебля или помощника шерифа.

Мистер Брентон начал разговор примирительным тоном: он просил капитана Обри не волноваться; в прошлый раз имело место какое-то недоразумение; этот визит не имеет никакого отношения к «Элис Б. Сойер», его цель только проверить некоторые детали, которые не были прежде полностью освещены и попросить разъяснения некоторых документов, которые были найдены среди его бумаг.

— От нашего ведомства требуют, чтобы до принятия решения об обмене были проверены все документы, найденные при военнопленных. Например, вот это, — сказал он, показывая листок, покрытый цифрами.

Джек взглянул на него — почерк его, листок был знаком, хотя он не мог вспомнить почему. Это не были астрономические вычисления, ни что-то, имеющее отношение к курсу судна, расчету расстояния или местоположения. Откуда Киллик его вытащил? Почему сохранил? Неожиданно все стало понятно: это были произведенные им подсчеты провизии, потребленной эскадрой во время повторного посещения Мыса. Бумага хранилась все эти годы как нечто, что может понадобиться, нечто, что являлось частью общего понимания порядка и аккуратности, неотъемлемым качеством Джека как моряка.

— Это заметки, касающиеся провизии, — сказал он. — Составленные по моей собственной системе. Вы видите, что в целом ежегодное потребление составляет один миллион восемьдесят пять тысяч двести шестьдесят шесть фунтов свежего мяса, один миллион сто шестьдесят семь тысяч девятьсот девяносто пять фунтов сухарей и сто восемьдесят четыре тысячи триста пятьдесят восемь фунтов хлеба, двести семнадцать тысяч восемьсот тринадцать фунтов муки; одна тысяча шестьдесят шесть бушелей пшеницы, один миллион двести двадцать шесть тысячи семьсот тридцать восемь пинт вина и двести сорок четыре тысячи девятьсот четыре пинты крепкого алкоголя.

Секретарь записал объяснения, они с Брентоном переглянулись и фыркнули.

— Капитан Обри, — сказал Брентон. — Вы ожидаете, я поверю, в то, что «Леопард» потреблял один миллион восемьдесят пять тысяч двести шестьдесят шесть фунтов мяса и один миллион сто шестьдесят семь тысяч девятьсот девяносто пять фунтов сухарей в год?

— А кто, черт возьми, говорит о «Леопарде»? И что, черт возьми, вы имеете в виду, сэр, говоря «Вы ожидаете, что я в это поверю?», — начал было Джек, но внезапно смолк, повернулся к окну и стал напряженно прислушиваться.

Был ли то отдаленный орудийный выстрел, гром или грохот телеги на причалах? Он совершенно забыл про чиновников, и напряженное, отстранённое выражение его лица произвело на них странное впечатление. Взгляд мистера Брентона упал на бритву под рукой Джека. Американец решил оставить при себе резкий ответ и ровным голосом продолжил:

— Хорошо, отставим пока. А что вы на это скажете? — предъявляя другую бумагу. — И прошу, поясните, что означает «кики-вики»?

Джек взял бумагу, и его лицо побледнело от гнева: это было, очевидно, весьма очевидно, крайне личное письмо — он понял это сразу, как только узнал почерк адмирала Друри.

— Вы хотите мне сказать, — прогрохотал он голосом, наполнившем всю комнату, — что сломали печать личного письма и прочитали то, что было ясно адресовано леди и только ей? Господи помилуй!