Михаил Крупин - Дуэль на троих

Аня судорожно сглотнула, секунду поразмыслила, и выдала:

– Конечно. Как я могу не отдать должное гению полководца и государственного мужа… Мне особенно льстит, что ваша стратегия и тактика основаны на опыте русского гения, генералиссимуса Александра Васильевича Суворова – его победах над турками, поляками и… французскими войсками во время его италийского похода.

В зале повисла весьма напряженная пауза. Воздух уплотнился и застыл. Все мы – знатные и худородные, с орденами и без, честные и воры, гордецы и холуи – ждали реакции Наполеона.

А император вдруг захохотал. И тут же, еще без осознания причины, над столом прокатилась волна угодливого смеха.

– Боже мой, она еще и умна!.. – отсмеявшись, воскликнул властитель Европы и Африки. – Мои победы слишком велики, чтобы отказываться от предшественников!

Не ручаюсь за точность цитаты. Маршал Ней утверждал потом, что фраза дословно звучала так: «Победы Франции слишком велики, чтобы отказать кому-то в удовольствии быть нашими учителями!»

Но, так или иначе, смысл в общем тот же.

Все лизоблюды за столом немедля начали рукоплескать. Пара маршалов, ценящих свою репутацию, просто смотрели в немыслимые дали открывшегося им смысла, мудро улыбались и кивали в знак согласия, будто кони в яслях, завидевшие своего хозяина с седлом и сбруей.

Кто-то кому-то сказал:

– Великодушие – истинная добродетель великих людей!

А я против воли прислушивался, что там дальше у Наполеона с Анютой.

– Посему позвольте выразить надежду, что я смогу и впредь наслаждаться вашим обществом, – сказал император, отправляя в рот кусочек пармезана.

– Об этом надо спросить у моей настоятельницы, – скромно потупилась девица.

– Думаю, мы ее уговорим. А вас уговорим снять этот траур, – сказал Бонапарт, при этом изловчился и одним движением смахнул с головы послушницы ее темный полотняный капюшон. И тут же рассмеялся как мальчишка.

За столом вновь раздались восторженные возгласы и аплодисменты – на этот раз в адрес внешности «знатной монашки».

Пока же император радовался как ребенок своей дерзкой проделке, Анюта густо краснела. Я так и не понял, от чего? Наверно, все-таки от удовольствия…

А император продолжал развивать свой очередной маленький успех.

– Поверьте, ваша родина не погибла, – говорил он проникновенно. – Она вновь возродится…

– Я знаю… – тихо отвечала девушка.

– …под просвещенным протекторатом Французской империи, – уверенно завершил мысль Наполеон.

Я увидел, что Анюта снова собралась горячо возразить, и опять толкнул ее под скатертью ногой.

– Оставьте мои ноги в покое! – тут же воскликнула она и пихнула меня в грудь руками так, что едва не скинула со стула.

– Едва ли это возможно! – рассмеялся искушенный император. – Не только ноги, но и вся вы – как магнит для моего юного друга! Скажу вам по секрету, и не только для него!.. Право, я уже чувствую себя как в Париже! О, если бы не этот дым… Что там, Дюпон?

Генерал Дюпон, торжественно вступивший в этот момент в залу, печально улыбнулся. Он сделал несколько шагов по направлению к императору и четко доложил:

– Огонь подступил слишком близко к Кремлю, ваше величество. Оставаться здесь далее опасно!

– Что же пожарные команды? – Наполеон побагровел.

– Пожарная утварь полностью вывезена русскими из Москвы, – невозмутимо отвечал Дюпон. Он находил излишним выражение собственных эмоций по любому, даже самому весомому поводу. Он лишь констатировал факты.

Сорвав с шеи и швырнув перед собой салфетку, Бонапарт вскочил в негодовании. Словно забыв обо всех приглашенных к столу, начал расхаживать по залу.

Присутствующие в молчании провожали его взглядами, и головы в напудренных париках синхронно поворачивались то влево, то вправо.

Подойдя к окну и упершись локтем, как в ружейный приклад, в раму, Наполеон смотрел на далекие всполохи пламени… Потом раздался его глухой и низкий голос. Император говорил буквально себе под нос, но в тишине явственно слышалось каждое слово:

– Это не просто варвары, это безумцы! Как им не жаль своего города?! Они хотят войны на истребление?.. Они ее получат!..

– Пока возможно, – снова бесстрастно заговорил Дюпон, – лучше переселиться из Москвы!

– Я так долго шел сюда не для того, чтобы переселяться! – Бонапарт, зыркнув в сторону Анюты, стремительно зашагал из зала. – Куда переселяться?..

Он даже ни с кем не попрощался. Дюпон тенью проследовал за ним в соседнюю комнату. В дверях мелькнула карта на широкой стене… Дверь так и не прикрыли.

– Русские войска предположительно на юге, – твердо докладывал Дюпон. – Значит, безопаснее будет на севере.

– Я никуда не уйду! – кипел Наполеон. – Надо только найти место, где нет этого гадкого смога!

– Дым уже всюду.

– Армия, выросшая в пороховом дыму, перенесет и это.

– Разумеется, войска потушат огонь, – вздыхал Дюпон, – и затем займут квартиры в уцелевших домах. Но вам было бы целесообразно на время пожаров…

– Что вы предлагаете? Где карта?.. Что там, на севере?..

Я уже тактично топтался в дверях. До сих пор не понимаю, что меня дернуло за язык – уж точно не жажда угодить Наполеону и не благородное волнение за его высокую особу!

– Ваше величество, там есть Путевой Петровский замок. – Бонапарт и Дюпон одновременно обернулись ко мне. – Вам там будет удобно, – уверенно добавил я.

Не получив как приглашения, так и запрета, я бодро прошел к карте и пальцем ткнул верхнюю часть.

– Я однажды побывал там в детстве и наверняка вспомню дорогу.

– Вы уверены? – с надеждой спросил император.

– Неподалеку было родовое поместье отца, которое он продал пятнадцать лет назад, – пояснил я ситуацию. – Для этого отец и приезжал тогда в Россию. А я… был еще дитя.

Наполеон подошел ко мне и с пафосом, по своему обыкновению, взял меня обеими руками за плечи.

– Ведите же, мой первый верный россиянин!

– Ваше величество… Спасибо, только я давно француз.

– Не стесняйтесь своей родословной, – Наполеон снисходительно похлопал меня по плечу. – Именно она сейчас сослужит Франции важную службу. А вскоре все люди будут гражданами мира. Моего мира!..

Из журнала Таисии (в послушании Анны)

Трубецкой-Ковровой

Мимо бежали солдаты с мешками песка, с досками. Раздавались короткие злые команды. Один из подручных Пикара, выглядывая из-за столба коновязи, следил за нашим разговором.

Матушка-игуменья на каменном крыльце своей кельи скорбно возвышалась надо мной и Жаном. Я хотела бы встать с нею рядом – скорее «прибиться к своей», но игуменья всем своим видом показывала, что стоит по центру узкого крылечка столь монументально и прочно, что место рядом надо еще заслужить.