Михаил Крупин - Дуэль на троих

Жан старался излагать проблему весело и бойко, но я чувствовала его скрытое смущение:

– Матушка, дело в том, что император желает видеть княжну Коврову при дворе, а она без вашего благословения не может этого сделать.

Настоятельница отвечала весьма сухо:

– Император нынче далеко, в Санкт-Петербурге, дорога туда дальняя…

– Ну, вы же понимаете, я говорю о том императоре, который неизмеримо ближе…

– А-а, ты про супостата… – протянула, будто только сейчас поняла, игуменья и взглянула на меня в холодном изумлении. – И ты просишь моего благословения на это?!

Я так и вскинулась:

– Матушка, нет, конечно! Это он просит… И супостат их – тоже. Представляете?..

Игуменья сошла с крыльца и стала отбирать с холстины в таз хорошую сухую свеклу, репу и морковь.

Жан, видя, что разговор склонился не в ту сторону, принялся тараторить:

– Послушайте, при дворе Бонапарта Анне будет гораздо безопаснее, чем в этом дыму, среди мародеров всех мастей! Кстати, я только что едва вырвал ее из рук одного психопата! – оглядевшись по сторонам, Жан скроил такую мерзкую рожу соглядатаю Пикара, что я невольно прыснула, а филер, верно, сгорая от стыда, укрылся за столбом.

По лицу игуменьи пробежала тень сомнения. Жан, увидев это, начал настаивать еще горячее. Следом за матушкой Екатериной он теперь тоже забрасывал овощи в таз, который та держала. Причем, не глядя, Жан в основном кидал гнилую репу и морковь. А игуменья в раздражении выбрасывала плоды обратно…

– За французов я еще, допустим, поручусь, – тараторил Жан, – но тут всюду черт-те кто шляется, в этот поход мобилизовали отбросы всей Европы…

Игуменья вдруг, явно осененная некой тайной мыслью перевела глаза с меня на Жана и обратно.

– Матушка, а перебирайтесь-ка вы все в Петровский замок, – подлизывался Жан. – Вы ежели не сгорите тут, так угорите. Задохнетесь же, ей-богу!

Игуменья только вздохнула.

– Давайте, я пару телег вам подгоню да десяток драгун дам, чтоб упаковаться помогли, – гнул свое Жан.

Игуменья поставила таз на крылечко и выпрямилась.

– Ничего, Бог милостив, – решительно сказала она. – Генерал Раевский звал – мы не поехали, а с вашими нам тем более не по пути!

Жан даже опешил на секунду от такой великой непоколебимости. И ударил кивером о землю!

– Ну, я тоже тогда не поеду!.. Здесь моя рота! Пусть супостата его штабные размещают!

Я невольно прижалась к матушке Екатерине, когда Жан пришел в неистовство. А игуменья глянула еще раз на него, на меня и сказала:

– Вы подите-ка охолонитесь пока, сударь. Нам с сестрой Анютой побалакать надо…

Жан подобрал кивер и замахнулся им в сторону коновязи. Соглядатай Пикара отлип от столба и бесшумно ретировался…

Сидя в келье матушки Екатерины при свечах, мы тихонько разговаривали.

– А супостат что?.. – расспрашивала настоятельница.

Я все честно пересказывала:

– Ну, он про Суворова ничего даже не возразил. А сказал, мол, достойный ответ завоевателю… Вот. И что надеется и дальше наслаждаться моим обществом.

– Ох, надо бы тебе ехать, – вздохнула вдруг игуменья.

Я вытаращила глаза.

– Как?!..

– Здесь-то сейчас станет посвободнее, ежели антихрист перебазируется. И я весточку нашим передам через Фому-истопника. А потом – ты слушай! – я к тебе пошлю сестру Анфису, как бы навестить. Коли ты за одним столом со злодеем хоть изредка сидеть будешь, сведенья твои для войска нашего бесценными станут.

С меня вмиг слетело все хвастливое воодушевление. Оказывается, сестра Екатерина не столько обо мне печалилась, сколько о деле.

– А я смогу? – через минуту спросила я робко.

– Говорю же, сможешь. Поезжай. – Игуменья с неженской силою сжала мне руки. Первой встала, перекрестила меня, благословляя, и поцеловала в лоб.

Из дневника Жана Бекле

Еще раз убедившись, что филеров нет, я вытянул свиток из-под яшмовой плитки и аккуратно просунул под кожу седла…

Дверь казармы открывать пришлось коленом. И я едва не зацепил полковника тайного ведомства. Пикар хладнокровно уклонился от налетающей створки.

– О, Господи! – притворно ахнул я. – Ведь так до смерти можно напугать!..

– Уезжаете?

Я прошел к коню, надел седло.

– А вы еще сидите в своем кресле, Пикар? – затягивая подпругу, я обернулся к полковнику (воистину, лучше было не стоять к нему спиной!). – Что ж вы не тушите пожар? А, господин тайный дознаватель? Здесь уже попахивает предательством нации!

Я погрозил полковнику пальцем и продолжал седлать коня.

Пикар подошел ко мне вплотную.

– Знаете, я вам больше скажу. Предательством нации пахнет вообще все. И везде.

В его словах сквозила явно выстраданная философская нота.

– Да что вы говорите? – Я затянул вторую подпругу.

– Возвращайтесь быстрей из Петровского замка.

– Будете скучать?

– Вы – тоже.

Я, приостановившись, усмехнулся:

– А если я доложу императору все о родовом тайнике и о ваших проделках? Не поменяемся ли мы с вами местами в пыточной комнатке?

Пикар не отвел взгляда – пялился все так же насмешливо.

– Не доложите. Это можно было сделать либо сразу – и еще во Франции! – либо уже никогда. Заложив меня, тем самым вы признаете, что сами собирались утаить ваше сокровище от любимой империи, и весь героизм нашего великого похода для вас – просто пустой звук! Наполеон таких обид не забывает. Да и доказательств против меня у вас нет. Не говоря уже о втором футляре. В итоге, лишите себя сразу и всего – и карьеры, и богатства.

Что-что, а логику и даже психику противника этот прованский выскочка просчитывал на пять ходов вперед.

– Вы предлагаете довериться вам? – невинно улыбнулся я. – Разве после того, как мы обменяемся свитками, мне не насыплют крысиного яда в бургундское? Или вам проще пристрелить меня в затылок в первом же бою?

Пикар рассмеялся своим скрипучим, хотя и не лишенным обаяния, смехом и похлопал меня по плечу:

– Возвращайтесь, Бекле. Я вас научу, как защититься от меня. С этого дня, как ни странно, я тоже в этом заинтересован.

После этого он развернулся и пошел через пустынную площадь уверенным солдатским шагом.

Я вытер пот со лба. На другом конце площади Пикар, не оборачиваясь, щелкнул пальцами и к нему тут же присоединился соглядатай, вынырнув из-за куста.

Я задумчиво смотрел им вслед…

Через площадь промчались с какими-то баулами, видимо, «спасенными из огня», мои однополчане. И я вдруг только теперь смекнул, что мне напоминает вся эта их беготня с мешками, сумками и ящиками с момента нашего вступления в Москву…

Лет двадцать назад мирные крыши Парижа овевал ветер свободы, равенства и братства. А чуть ниже якобинцы в малиновых повязках и просто горожане в засаленных и драных сюртуках так же рыскали, что-то искали, выгребали из шкафов и сундуков, отламывали, заворачивали, волокли…