Бернард Корнуэлл - Смерть королей

Маленькие дети пропалывали сорняки на полях и прерывались, чтобы помахать нам. Я видел большие дома и деревни, стада и отары, и знал — вот настоящее богатство, влекущее людей из-за моря.

Мы ждали преследователей, но не видели их. Мы гребли, хотя я берег силу воинов, используя только полдюжины весел с каждой стороны, чтобы корабль продолжал гладко продвигаться вниз по реке.

Кружились жирные поденки, рыбы всплывали покормиться, а длинные водоросли колыхались под водой. Детище Тюра миновал Гегнесбург, и я вспомнил, что Рагнар убил тут монаха. Это был город, в котором выросла жена Альфреда, задолго до того, как пришли датчане и захватили его.

В городе имелась стена и частокол, но оба в плохом состоянии. Большая часть частокола отсутствовала, видимо, жители использовали дубовые бревна для строительства, а земляная стена обвалилась в канаву, за которой стояли новые дома.

Датчан это не беспокоило — здесь они чувствовали себя в безопасности. Враги не появлялись на протяжении жизни целого поколения, и судя по степени обеспокоенности, враги не придут никогда — мужчины кричали нам приветствия.

На пристани Гегнесбурга стояли только торговые корабли, круглобокие и медленные. Мне стало интересно, есть ли у города новое датское имя. Здесь Мерсия, но она давно стала датским королевством.

Мы весь день шли на веслах, пока не достигли устья Хамбра, и перед нами распростерлось море, темнеющее по мере того, как позади нас заходило солнце. Мы установили мачту, и для этого потребовалась сила всех людей на борту, мы закрепили конопляные снасти на бортах и подняли рею с парусом.

Полотно вспучилось под юго-западным ветром, снасти натянулись и заскрипели, корабль накренился, и я почувствовал удары первых волн, почувствовал, как Детище Тюра затрепетал от этих первых ласк. Мы заняли все весла и налегли, борясь с приливом в устье, двигаясь на восток в темнеющую ночь.

Только используя парус и все весла, мы могли двигаться против прилива, но постепенно его напор ослабевал, и в сумерках мы шли в открытое море, покрытое белыми хлопьями от стычки с рекой, и когда проходили намывные валы, не было видно никаких преследующих нас кораблей, а потом мы почувствовали, что наш корабль вздымается на волнах в открытом море.

Большинство кораблей идут к берегу на закате. Капитан ищет бухту и становится в ней на ночь, но мы гребли на восток, а когда наступила ночь, мы убрали весла, и нашу маленькую посудину понес ветер.

Корабль шел отлично. В какой-то момент в темноте я развернул его на юг, а потом лег спать до восхода. Если нас кто и преследовал, их не было видно, а корабли Восточной Англии не заметили нас, когда мы шли на юг.

Я знал эти воды. На следующий день, при ярком солнце, мы решились идти рядом с берегом, пока я не заметил береговой знак. Мы видели два корабля, но они проигнорировали нас, и мы прошли через огромные заиленные участки вокруг Фугхелнеса и вошли в Темез. Боги покровительствовали нам: за дни и ночи нашего путешествия никто ни разу нас не потревожил, и так мы прибыли в Лунден.

Я поставил Детище Тюра в док, который находился позади дома, в котором я жил, когда бывал в Лундене. Я думал, что уже никогда больше не увижу этот дом, потому что здесь умерла Гизела. Я вспомнил Эльфадель и ее жестокое пророчество о том, что все мои женщины умрут, но утешил себя тем, что ведьма не знала, что сгорит флот Сигурда, что она тогда могла знать о моих женщинах?

Я предупредил своих людей в Букингааме, чтобы они ждали нападения, и приказал им уйти на юг под защиту Лунденских укреплений. Поэтому я ожидал, что меня встретят в доме Сигунн или даже Финан, прибывший после того, как сыграл роль подсадной утки в Честере, но дом выглядел пустым, когда мы сделали последний взмах веслами, и корабль ткнулся носом в причал. Люди прыгнули на землю с причальными тросами.

Весла загрохотали по скамьям гребцов, и только тогда дверь дома распахнулась, и на террасу вышел священник.

— Вы не можете оставлять здесь корабль! — крикнул он.

— Ты кто? — спросил я.

— Это частный дом, — он не обратил внимания на мой вопрос. Это был худощавый мужчина средних лет с суровым лицом, испорченным оспой. Его длинная черная ряса была безупречно чистой, соткана из тончайшей шерсти. Волосы аккуратно острижены. Это был необычный священник, одежда и поведение говорили о его привилегированном положении. — Вниз по реке — портовые причалы, — сказал он, указывая на восток.

— Кто ты? — опять спросил я.

— Человек, который велит тебе найти другое место для своей лодки, — раздраженно отвечал он, и не пошевелился, когда я взобрался на причал и встал с ним лицом к лицу. — Я сделаю так, что лодку уберут, — угрожал он, — и тебе придется заплатить, чтобы получить ее обратно.

— Я устал, — сказал я, — и не собираюсь убирать лодку. Чувствовался узнаваемый Лунденский тлетворный дух, смесь дыма и нечистот, вспоминалась Гизела, разбрасывающая лаванду по выложенному плиткой полу. Мысль о ней как всегда пробудила острую боль утраты.

Она была в восторге от этого дома, построенного римлянами, от его комнат, окружающих большой внутренний двор, от огромной гостиной, окнами выходящей на реку.

— Тебе туда нельзя! — грозно предупредил священник, когда я прошел мимо него, — это собственность Плегмунда.

— Плегмунда? — переспросил я, — не он ли командует здесь гарнизоном?

Дом был отдан кому-то, кто командует Лунденским гарнизоном, выполняет работу, которую я передал западному саксу Веостану. Веостан — мой друг, и я знал, что он радушно примет меня в своем жилище.

— Альфред пожаловал дом архиепископу, — отвечал священник.

— Архиепископу? — поразился я. Плегмунд был новым архиепископом Контварабурга, известный своей набожностью мерсиец был другом Альфреда, а сейчас, очевидно, владельцем одного из превосходных Лунденских домов. — Сюда приходила молодая девушка? — спросил я. — Или ирландец? Воин?

Священник побледнел. Он, должно быть, вспомнил Сигунн или Финана, приходивших к дому, и это воспоминание подсказало ему, кто я.

— Ты Утред? — спросил он.

— Я Утред, — ответил я и толкнул дверь в дом. Длинная комната, которая раньше была такой приветливой, когда здесь жила Гизела, теперь стала местом, где монахи переписывали рукописи. Здесь стояли шесть высоких столов, на которых находились чернильницы, перья и пергаменты. За двумя из них работали служки.

Один писал, копируя рукопись, а другой с помощью линейки и иглы намечал линии на пустом пергаменте. Линии разметки помогают писать текст ровно.

Оба работника обеспокоено взглянули на меня и вернулись к своим занятиям.

— Ну так что, приходила сюда девушка? — спросил я священника. — Датчанка. Стройная и красивая. Ее должны были сопровождать полдюжины воинов.