Бернард Корнуэлл - Смерть королей

— Сена? — спросил меня один из часовых

— Для постели, — пояснил я и велел Лудде наполнить элем рог задавшего вопрос. Стражники, казалось, не замечали ни того, что ни один из моих воинов не пил, ни настороженности моей команды. Они пили, а я поднялся на борт Яркой Птицы и перешел на Детище Тюра, надел кольчугу и опоясался Вздохом Змея.

Один за другим мои люди поднимались на борт и одевались для битвы, пока не вернулся Осферт с огромными охапками сена, и только тогда один из четырех стражников решил, что наше поведение странное.

— Что вы делаете? — спросил он.

— Жжем ваши корабли, — с удовольствием ответил я.

— Вы что? — от изумления он разинул рот.

Я обнажил Вздох Змея и направил острие ему прямо в нос.

— Меня зовут Утред Беббанбургский, — сказал я, глядя в его расширяющиеся глаза. — Твой господин пытался убить меня, и я напомню, что ему это не удалось.

Троих я оставил на пристани сторожить пленников, а остальные приступили к работе над вытащенными на берег кораблями. Топорами мы расщепляли скамейки гребцов, сваливали сено и трут в подпалубное пространство. Самую большую кучу я сделал на Морском Убийце, самом ценном корабле Кнута, потому что он стоял в середине кораблей, вытащенных на берег.

Осферт со своей полудюжиной воинов наблюдали за городом, но никто не шевелился у ворот, которые, как я предположил, были заперты. Даже когда мы веревками убирали подпорки из-под некоторых крайних кораблей, чтобы они перевернулись, шум не обеспокоил Снотенгахам.

Город лежал на севере земель Сигурда, защищенный от остальной части Мерсии его крупными владениями, а к северу находилась дружественная земля, контролируемая Кнутом. Возможно, никакой другой город в Британии не был в большей безопасности, вот почему корабли перевели сюда, и вот почему у Фритхофа было только четыре престарелых полукалеки, чтобы присматривать за ними.

Стражей держали там не для отражения атаки, поскольку никто не ожидал нападения на Снотенгахам, а чтобы предотвратить мелкие кражи дерева или древесного угля для жаровен. Сейчас этот уголь был распределен по вытащенным на берег кораблям, а одну еще дымящуюся жаровню я опрокинул на днище Морскому Убийце.

Мы подожгли остальные корабли и вернулись на пристань.

Взвилось яркое пламя, исчезло, потом появилось снова. Дым быстро становился гуще. Пока горели только трут и уголь, дубовой обшивке требовалось больше времени, чтобы заняться, но в конце концов я увидел, как появилось и стало распространяться более мощное пламя.

Ветер был легким и порывистым, иногда задувая дым в огонь и низко закручивая, перед тем как выпустить в ночной воздух. Пламя вгрызалось и распространялось, жар обжигал, расплавленная смолы капала, искры взлетали высоко в небо, гул пламени нарастал.

Прибежал Осферт, ведя своих людей по берегу между пожаром и рекой, отражавшей огонь. Рухнул корабль, горящие доски упали на землю и распространили огонь под днища соседних кораблей.

— Приближаются люди! — закричал Осферт.

— Сколько?

— Шесть, может семь?

С десятком воинов я поднялся вверх по берегу, пока Осферт поджигал корабли, которые были на плаву. Шум от пожара перерос в рев, в котором слышался треск лопающейся обшивки. Морской Убийца теперь состоял из пламени, внутренности — как раскаленный котел, а когда мы проходили мимо, длинный киль переломился, и корабль с оглушительным треском осел, выпустив рой искр, а языки пламени взметнулись еще выше, осветив беспорядочную толпу, бегущую из города.

Их было немного, восемь или девять, все не одеты, только плащи поверх безрукавок. Ни у кого не было оружия, и они остановились, когда увидели меня, что не удивительно: на мне были кольчуга и шлем, в руке — Вздох Змея. Огонь играл на клинке. Я молчал.

Мы стояли спиной к огню, ревущему в ночи, и мое лицо было в тени. Люди видели шеренгу силуэтов на фоне огня, воинов, готовых к битве, и повернули обратно в город за подмогой, которая уже приближалась — множество людей пересекали луг, и в ярком свете пожара я заметил блики на клинках.

— Назад, на пристань, — скомандовал я.

Мы вернулись к пристани, которая уже разгорелась от окружающего пламени.

— Осферт! Все подожгли? — я спрашивал о кораблях, которые были на плаву, за исключением Детища Тюра и Яркой Птицы.

— Все горят, — прокричал он в ответ.

— На борт! — заорал я.

Затем пересчитал своих людей на борту Детища Тюра, как только стражники ушли, я взял топор, чтобы перерубить швартовые канаты, державшие Яркую птицу у причала. Горожане подумали, что я увожу корабль Сигурда, и те, что с оружием, пришли, чтобы спасти его.

Я прыгнул на борт Яркой Птицы и размахнулся, чтобы перерубить последний канат. Корабль, удерживаемый им, качнулся, я перерубил пеньковый канат только наполовину.

Через борт перепрыгнул мужчина и растянулся на скамье. Он замахнулся на меня мечом, его лезвие ударило по моей кольчуге, и я нанес ему удар в лицо, когда с пристани на борт прыгнули еще двое.

Один промахнулся и упал между бортом и берегом, но ему удалось ухватиться одной рукой за самую верхнюю доску обшивки, и он вцепился в нее, а второй приземлился позади меня и ударил в живот коротким мечом.

Осферт снова взобрался на палубу Яркой Птицы и направлялся ко мне на выручку в тот момент, когда я отразил удар меча топором. Первый воин замахнулся снова, его клинок скользнул по моим ногам, но лезвие остановили железные полоски, вшитые в кожу моих сапог.

Второй воин ушибся, когда прыгал, возможно у него была сломана лодыжка, так как он, кажется, не мог стоять. Он повернулся лицом к Осферту, который отбил его меч в сторону, а затем сам нанес удар.

Второй запаниковал, и я столкнул его обратно в воду. Я снова ударил топором по канату, и он лопнул. Палуба чуть не ушла из под моих ног, когда Яркая Птица отошла от берега. Человек, вцепившийся в его борт, разомкнул руки. Воин, раненный Осфертом, умирал, его кровь выплескивалась на камни балласта.

— Благодарю, — сказал я Осферту. Река несла Яркую Птицу и Детище Тюра вниз по течению, подальше от огня, который пылал ярче и горячее, чем когда-либо, его дым заполнил все небо и затмил звезды.

Мы положили трут, уголь и последнюю жаровню на палубу Яркой Птицы. Я перевернул жаровню, выждав достаточно, чтобы увидеть, как тлеющий уголь вспыхнул, а потом поднялся на Детище Тюра. Яркую Птицу отпустили в свободное плавание.

Двенадцать моих людей уже взялись за весла и оттащили меньший корабль от большего. Я опустил рулевое весло в паз на корме и оперся на него, направляя Детище Тюра в центр реки, и в этот момент с берега прилетел, отражая блики огня на своем лезвии, топор и, не причинив никому вреда, шлепнулся в воду позади нас.