Александр Дюма - Графиня Монте-Кристо

На следующий день виконт покинул нас и продолжил путь в замок своих предков.

Шесть долгих недель провел Мари в Нуазеле, и все это время нам с дорогой Ламбер удавалось сохранить его присутствие в тайне.

За все свое пребывание в нашем доме он ни разу не заговорил со мной о любви, стараясь как можно меньше вызывать в моей памяти картины прошлого, но эти шесть недель все равно запомнились мне, как долгая песня любви.

Даже сейчас я часто вспоминаю об этих счастливых часах с чувством столь же чистой радости, как чисты были наши отношения. За все это время у нас не было ни малейшей причины упрекнуть в чем-либо друг друга.

Час расставания явился для нас жестоким испытанием, тем более, что оба мы старались казаться лишь немного опечаленными, в то время как в душе каждый из нас чувствовал глубокую горечь утраты и безысходное отчаяние.

Шевалье попросил на память обо мне лишь одну вещь — медальон с моим миниатюрным портретом — и я не смогла отказать ему в этом последнем знаке внимания. Медальон этот висит сейчас у меня на груди и я не расстанусь с ним даже после смерти.

Бедный маленький шевалье!

Матушка уронила голову на грудь и на несколько минут погрузилась в глубокое молчание.

Затем она продолжила свой печальный рассказ.

— С тех пор я никогда больше не видела шевалье. Он уехал как раз вовремя, ибо через неделю в Нуазель прибыл мой муж, собиравшийся вернуться вместе со мной в Париж, где его ожидал важный пост и большое будущее.

Он был со мною очень мил и любезен, даже сказал, что за его отсутствие я выросла и еще больше похорошела.

Короче говоря, если ему и не удалось заставить меня позабыть Мари, то во всяком случае он смог облегчить мне горечь утраты.

Выйдя замуж не по своей воле, я, тем не менее, была рада, что муж мой оказался столь заботлив и внимателен ко мне, ведь многие бедные девушки не находят счастья в браке, а у твоего отца за внешней фривольностью манер скрывается нежное и любящее сердце. Вскоре я поняла, что он по-настоящему любит меня и стала надеяться, что счастье для нас вполне возможно.

Шевалье д’Альже был в моей жизни лишь случайностью и я вскоре забыла его или, скорее, убедила себя в этом, искренне веря, что полюбила мужа.

Ах, Киприенна, все мои несчастья начались с твоим рождением, которое, по идее, должно было бы стать благословением небес.

К несчастью, ты родилась двумя месяцами раньше срока и это, в общем-то довольно обычное обстоятельство почему-то возбудило подозрения графа. Он высчитал срок, навел справки о моей жизни в Нуазеле и от кого-то узнал (до сих пор не могу понять, от кого именно) о тайном пребывании в нашем доме шевалье д’Альже.

После этого поведение его резко изменилось, он стал почти груб со мною, и, кроме того, невзлюбил тебя, Киприенна, ибо ты, без сомнения, служила для него живым напоминанием о моей воображаемой ошибке.

Более опытная женщина на моем месте очень скоро обнаружила бы причину столь резкой перемены в его поведении и вызвала бы мужа на объяснение, которое помогло бы ей доказать свою невиновность, но у меня на это не хватило смелости и я упустила возможность оправдаться перед твоим отцом.

Однажды он зашел настолько далеко, что беззаботным тоном заговорил со мною о недавней смерти шевалье д’Альже, произошедшей в Германии.

Лицо мое покрылось смертельной бледностью и в охватившем меня смущении я допустила огромную ошибку, сказав, что не помню человека с таким именем.

Итак, пропасть между мною и моим мужем расширялась с каждым днем, а он тем временем отправил тебя на воспитание в монастырь, расположенный в городе Б…

Что касается меня, то хоть я и жила с ним в одном доме, но была так же далека от него, как и ты. Однако даже тогда примирение было бы еще возможно, если бы в нашем доме не появился злой дух.

— Это был полковник Фриц? — вскричала я, осененная внезапной догадкой.

Матушка с удивлением посмотрела на меня.

— Так ты уже обо всем догадалась? — запинаясь спросила она. — Но твой отец не знал, что в доме его появился опаснейший враг. По словам полковника, он знал шевалье д’Альже в период его жизни в изгнании и был его лучшим другом и утешителем в час смерти. Умирая, шевалье просил его передать мне медальон, который все это время хранил, как святыню.

И этот человек, это чудовище, имел наглость обмануть доверие графа и воспользоваться моей слабостью.

И я была настолько глупа, что поверила его словам!

После этого, дорогая Урсула, матушка рассказала мне все.

Милая матушка, несчастная страдалица, виновна ты или нет, но я никогда не стану твоим судьей и забуду твою историю, сохранив в памяти лишь перенесенные тобою муки!

Киприенна хотела сохранить воспоминание лишь о страданиях своей матери, последуем же ее примеру и расскажем только об угрызениях совести несчастной женщины.

Она действительно была виновна, но упрекнуть ее можно было лишь в легкомыслии и безрассудстве. Графиня стала рабой жалкого негодяя и послушной игрушкой в его руках. Полковник обвинил ее перед мужем в том преступлении, которого она не совершила, но бедная женщина была лишена возможности доказать свою невиновность.

Ее муж стал считать собственную дочь незаконнорожденной, а другого своего ребенка, маленькую Лилу, графине пришлось скрыть от ее злобного отца, полковника Фрица, который не замедлил бы сделать из девочки еще одно свое орудие.

У несчастной матери осталось лишь одно существо, которое еще любило ее и доверяло ей. И этому существу, которое она когда-то носила под сердцем, которое было ее родной дочерью, графиня только что сказала полные печали слова:

— Киприенна, ты любишь меня, но забываешь при этом, что я являюсь главной причиной всех твоих несчастий. Ты испытываешь ко мне доверие, которого я ничем не заслужила. Я слаба и беззащитна, а ты призываешь меня на помощь, хотя у меня не хватает сил защитить даже саму себя. Бедная душа, ты слишком высокого мнения обо мне, а ведь я — самая виновная из всех женщин. Прокляни же меня, я недостойна называться матерью!

Разве не были эти муки раскаяния достаточным наказанием для графини? Да, измученная угрызениями совести, она сказала эти слова своей доброй и нежной Киприенне.

И Киприенна со слезами на глазах заключила ее в объятия, поцеловав в лоб и прошептав лишь одно восклицание:

— Бедная матушка!

Сквозь плотные занавеси пробивался тонкий луч занимающегося дня. Киприенна лежала в своей белоснежной постели и крепко спала после бессонной ночи. На лице ее играла слабая улыбка.

О чем же думало это прелестное дитя?

Во сне она видела себя гуляющей по саду в Нуазеле рука об руку с маленьким шевалье д’Альже, который затем внезапно превратился в дона Жозе, а сад вдруг приобрел сходство с монастырским садом в городе Б…