Александр Дюма - Волчицы из Машкуля

Метр Куртен не произнес ни слова в ответ; пошатываясь как пьяный, он поднялся на ноги; ему никак не удавалось застегнуть пояс, ибо пальцы так сильно дрожали, словно у него была лихорадка.

Прежде чем выйти, он со страхом оглянулся на Жана Уллье.

Предатель боялся предательства. Не поверив в благородство своего недруга, он опасался ловушки.

Жан Уллье пальцем указал ему на дверь; Куртен бросился наружу, однако, перед тем как перешагнуть за порог, он услышал за спиной голос вандейца, прозвучавший под сводами словно сигнал к бою:

— Поберегись, Куртен! Поберегись!

И, несмотря на то что его отпустили на все четыре стороны, метр Куртен затрясся от страха и, споткнувшись ногой о камень, поскользнулся и упал навзничь.

От страха он вскрикнул. Ему показалось, что вандеец вот-вот набросится на него, и ему уже мерещилось, как холодное лезвие кинжала вонзается в его спину.

Однако это было лишь дурным предзнаменованием; Куртен поднялся на ноги и минуту спустя, выйдя за ворота замка, тут же бросился бежать через открытое поле, которое он уже и не надеялся больше увидеть.

Когда он скрылся из виду, вдова подошла к Жану Уллье и протянула ему руку.

— Жан, — сказала она, — слушая вас, я все время думала о том, насколько был прав мой бедный Паскаль, когда говорил мне, что благородных людей можно встретить под любыми знаменами.

Жан Уллье пожал руку, протянутую достойной женщиной, которая спасла ему жизнь.

— Как вы себя сейчас чувствуете? — спросила она.

— Лучше! Борьба всегда придает силы.

— И куда же вы теперь пойдете?

— В Нант. Из слов вашей матери я понял, что Берта отправилась совсем в другую сторону, и я очень боюсь, как бы там не произошло беды.

— Хорошо! Но возьмите хотя бы лодку, все-таки вам не придется утомлять себя ходьбой половину пути.

— Ладно, — ответил Жан Уллье.

И он пошел вслед за вдовой до того места на озере, где на песок были вытащены рыбацкие лодки.

Не успел метр Куртен выйти за ворота замка Сен-Фильбер, как он тут же бросился бежать, словно безумный. Страх придал ему крылья; он мчался не разбирая дороги, бежал, лишь бы бежать. И если бы ему хватило сил, он добежал бы до края света, настолько ему хотелось поскорее убраться подальше от угроз вандейца, звучавших в его ушах похоронным звоном.

Пробежав с пол-льё по полю в сторону Машкуля, он скорее упал, чем присел на обочину дороги, совсем обессилев и тяжело дыша; мало-помалу приходя в себя, он задумался над тем, что ему делать дальше.

Сначала он решил немедленно вернуться домой, но тут же отказался от этой мысли, понимая, что, какие бы меры ни предприняли власти по обеспечению безопасности мэра Ла-Ложери, у Жана Уллье было слишком много своих людей в здешних краях, а при его знании местности, где ему знакома каждая тропинка в лесу и любая дорога в поле, при его авторитете среди крестьян, а также принимая во внимание ту ненависть, с какой местные жители относились к Куртену, все козыри были бы у Жана Уллье.

И тогда арендатор рассудил, что лучше всего ему следует искать убежища в Нанте: в городе полиция поопытнее и куда многочисленнее, чем в сельской местности, и сможет надежнее охранять его жизнь, — а может быть, полиции еще удастся арестовать Жана Уллье, на что больше всего надеялся Куртен, поскольку очень скоро он смог бы предоставить ей исчерпывающие сведения о постоянных местах пребывания мятежников и приговоренных судом бунтовщиков.

И рука беглеца невольно потянулась к поясу, чтобы его сдвинуть в сторону, ибо под грузом золотых монет, которыми тот был набит до отказа, ему было трудно дышать, и это не в малой степени добавляло ему усталости и задерживало его бег.

И этот жест решил его судьбу.

Разве не в Нанте ему надо было разыскать г-на Гиацинта? И получить от своего сообщника, если их замысел удался, в чем он нисколько не сомневался, сумму, равную той, которая уже была в его руках? От этих мыслей сердце Куртена наполнилось безудержной радостью, и он тут же забыл обо всем на свете, и только что пережитые тревоги и сомнения показались ему ничтожными по сравнению с тем счастьем, которое ожидало его впереди.

Не теряя ни секунды, твердым шагом он направился в сторону города.

Вначале метр Куртен решил идти напрямик через поле: на дороге он рисковал быть застигнутым, в поле же только случай мог помочь Жану Уллье напасть на его след; однако его воображение, разгоряченное превратностями прошедшего вечера, одержало верх над здравым смыслом.

И как бы он ни старался прятаться за живой изгородью, сколько бы ни хоронился под ее сенью, стараясь идти бесшумно и выходя на открытое место только после того, как убеждался в том, что вокруг не было ни души, — его ни на секунду не отпускал панический страх.

В каждом дереве со спиленной верхушкой, возвышавшемся над живой изгородью, ему мерещился поджидавший его убийца, а узловатые ветви, распростертые над головой, казались ему похожими на вооруженные кинжалами руки, готовые вот-вот опуститься на него. И тогда, обливаясь от страха холодным потом, он останавливался как вкопанный, его ноги становились ватными и отказывались ему повиноваться. Его зубы стучали, а руки судорожно сжимали золото. Проходило немало времени, прежде чем он мог немного успокоиться и прийти в себя.

И тогда он вышел на дорогу.

Ему казалось, что его покинет страх, как только он пойдет по ней; навстречу ему будут попадаться прохожие, которые несомненно могут оказаться его врагами, но все же, если бы он подвергся нападению, они могли бы прийти к нему на помощь; под действием охватившего его страха любое живое существо представлялось ему менее опасным, чем мрачные и грозные, выглядевшие неумолимыми неподвижные призраки, которые, как рисовало ему болезненное воображение, подстерегали его на каждом шагу в открытом поле.

Кроме того, на дороге ему может встретиться попутная телега; попросившись в нее, он наполовину сократит себе путь в Нант.

Пройдя шагов пятьсот, он вышел на ту часть дороги, что на протяжении четверти льё пролегала по берегу озера Гран-Льё, одновременно выполняя роль дамбы.

Каждую минуту Куртен останавливался, чтобы прислушаться, и вскоре до него донесся топот копыт.

Бросившись в заросли камышей, подходивших к дороге со стороны озера, он оказался во власти переживаний, которые мы только что описали.

Вдруг слева от себя со стороны озера ему послышался негромкий всплеск весел, ударявших по воде.

Продравшись сквозь заросли камышей и посмотрев в ту сторону реки, откуда раздавался шум весел, он увидел лодку, медленно проплывающую вдоль берега.