Бернард Корнуэлл - 1356

Один из пленников умчался на выделенном ему коне в Лабрюиллад за золотом. Томас повернулся к брату Майклу:

— Стрелы умеешь доставать из ран?

Монашек неспокойно дёрнул плечом:

— Нет.

— Тогда понаблюдай за Сэмом. Учись.

— Я не хочу учиться, — выпалил монах.

— Почему?

— Мне не нравится медицина, — признался он, — Меня наш аббат заставил.

— Чего же ты хочешь?

Монах неуверенно предположил:

— Господу служить?

— Вот и служи, а заодно поучись вытаскивать стрелы.

Сэм фамильярно втолковывал графу:

— Тебе, приятель, лучше, чтобы это оказался «бодкин», у него наконечник, как шило. Будет больно, зато я выну её раньше, чем ты моргнуть успеешь. Если же в тебе сидит зазубренный, для мяса, мне придётся попотеть, а тебе — поплакать. Готов?

— Шильо? — повторил граф английское слово, находясь, похоже, на грани обморока.

Английский он через пень-колоду разумел и общий смысл монолога Сэма уловил.

Лучник показал ему стрелу:

— Это — шило, бодкин. Стрела для доспехов.

Стрела имела тонкий, похожий на иглу наконечник. Сэм постучал по второй стреле, от треугольного острия которой отходили два зубца:

— А эта — для плоти. Ну, что, посмотрим, Твоя Милость, которую ты угадал?

— Мой собственный лекарь вылечит меня! — в ужасе воззвал граф к Томасу.

— Как угодно, — хмыкнул Томас, — Сэм, древко обрежь и перевяжи.

Лучник взялся перепиливать торчащую из телес графа часть стрелы, и толстяк заверещал. Томас подъехал к телеге, в которой скрючился Виллон, нагой и окровавленный. Томас спешился, привязал коня к оглобле и позвал изувеченного пленника. Тот не отозвался. Томас залез в телегу, перевернул бывшего противника. Мёртв. На дно телеги натекло с пару вёдер крови. Томас спрыгнул на обочину, кривясь, обтёр сапоги о бледную травку. Графиня Лабрюиллад следила за ним сквозь прутья клетки.

— Владетель Виллона отошёл в мир иной, — сообщил Томас, поймав на себе её взгляд.

— Почему бы вам не отправить ему вдогонку владетеля Лабрюиллада?

— Я не убиваю людей за то, что они должны мне деньги. Только если отказываются платить, — ударом меча он сбил замок и подал руку, помогая графине сойти на дорогу, — Ваш супруг скоро будет свободен. И вы тоже.

— Я никуда с ним не поеду! — с вызовом сказала она и ткнула пальцем в сторону привязанных к верху клетки туш, — Пусть со свиньями спит. Ему-то разницы никакой.

Граф, видя и слыша происходящее, с резвостью, неожиданной для его веса, дёрнулся было схватить изменницу, однако накладывавший на его бедро повязку из разорванной на полосы рубахи убитого Сэм будто невзначай туже затянул концы, и толстяк взвыл, забыв обо всём на свете.

— Прости, Твоя Милость, — добродушно бросил ему лучник, — Ты уж посиди тихонько, пока я тебя бинтую.

Графиня презрительно плюнула в направлении мужа и побрела по дороге.

— Эй, верните её! — завопил Лабрюиллад.

Женевьева тронула графиню за плечо, что-то спросила и подошла к Томасу:

— Что с ней-то намерен делать?

— Я? Я ей ни сват, ни брат, чтобы что-то с ней делать. С собой взять мы её не можем, если ты об этом.

— Почему не можем?

Томас вздохнул:

— Когда мы закончим здесь, поедем в Матаме. Возможно, придётся драться. Она — не воин, следовательно — обуза.

Женевьева улыбнулась уголками губ. Посмотрела на арбалетчиков, рассевшихся вдоль опушки северной рощи. Оружие они так и не достали.

— Ты зачерствел, Томас.

— Я солдат.

— Ты был солдатом, когда мы с тобой встретились, — тихо заметила Женевьева, — Ты — солдатом, а я — приговорённой к смерти еретичкой. И ты меня спас, не глядя на то, что я — не воин, следовательно, обуза.

— Она всё осложнит, — раздражённо буркнул Томас.

— А я разве не осложнила?

— Ладно. И что мы будем с ней делать?

— Уведём прочь.

— Прочь от чего?

— От борова, считающего себя её мужем, — горячо сказала Женевьева, — От будущего в занюханном монастыре! От измывательств засушенных монахинь, завидующих её красоте и юности! Пусть сама распорядится своей судьбой!

— Её судьба написана на её прелестной мордашке, — проворчал Томас, — Сеять раздоры среди мужчин.

— Кто-то же должен, — рассудила Женевьева, — Женщинам-то от мужчин достаётся чаще. А я её возьму под крыло.

Томас лишь нахмурился. Красивая, думал он, глядя на графиню. Его люди тоже глазели на неё, не скрывая вожделения, и винить их в том он не мог. За такую и умереть не жалко. Брат Майкл вытащил из-под задней луки графского седла свёрнутый плащ, отряхнул и подал Бертилье. Те улыбнулись ему, и юный монах стал пунцовым от смущения, затмив, пожалуй, густотой оттенка багровые облака на западе.

— Уж в ком-ком, а в желающих взять её под крыло недостатка не будет, — констатировал Томас.

— Тогда я сделаю кое-что ещё.

Женевьева подошла к жеребцу Лабрюиллада, нашла притороченный кривой резак в пятнах крови. Держа его напоказ, медленно подошла к графу. Толстяк испуганно завозился при виде знакомого гнутого лезвия.

— Твоя жена едет с нами, — процедила Женевьева, — Попробуешь вернуть её или как-то напакостить, я своими руками отрежу твоё хозяйство. Медленно отрежу, так, чтобы ты голоса лишился, вопя.

Она плюнула ему на украшенное гербом сюрко, а Томас отметил про себя: ещё один враг.

Дукаты доставили уже затемно. Их пересчитали, погрузили на двух лошадей, и Томас обратился к Лабрюилладу:

— Монеты добрые и полновесные, без обмана. Плата взята с вас дважды: первый раз за Виллон, второй раз — за сегодняшнюю засаду. А, если вас что-то не устраивает, то, как вам, к счастью, известно, существуют суды.

— Я убью тебя! — с ненавистью пообещал граф.

— Всегда рад услужить вам, монсеньор, — кивнул ему Томас.

Он вскочил в седло и повёл отряд, увеличившийся за счёт трофейных лошадей, на запад. В небе проклюнулись звёзды. Северный ветер принёс холод, напоминая, что до весны далеко.

А весной, размышлял Томас, грядёт новая война. Только сначала надо съездить в Арманьяк.

На север.

Брат Фердинанд вполне мог бы разжиться конём. Армия принца Уэльского лошадей оставила под Каркассоном, и караульщики томились да скучали. Дестриеров стерегли лучше, а животин лучников просто держали в загонах, откуда брат Фердинанд мог вывести себе хоть дюжину. Соблазн был велик, но доминиканец устоял. Одинокий всадник — лакомый кусочек для разбойников. Рисковать потерей «Ла Малис» брат Фердинанд не желал, поэтому пошёл пешком.

Дорога домой заняла десять дней. Часть пути он скоротал с торговым обозом, для охраны которого купцы наняли латников. Потом торговцы свернули на юг к Монпелье, а брат Фердинанд пошёл на север. Один из купцов заметил «Ла Малис» и полюбопытствовал, что за рухлядь тащит монах.