Бернард Корнуэлл - 1356

Он кивнул на помощников:

— Итальянцы, да только в черепах у них навоз и руки растут неизвестно откуда, как у французов! — он замахнулся тряпкой, словно собирался швырнуть её в подмастерьев, но вдруг бухнулся на колени, и оба его соотечественника проделали то же самое.

Томас оглянулся, стянул шляпу и преклонил колени.

Папа римский входил в Салль-дез-Эрсе, сопровождаемый четырьмя кардиналами и толпой священников. Его Святейшество рассеянно поздоровался с художником и, задрав голову, осмотрел фрески.

Томас исподволь разглядывал наместника Бога на земле. Иннокентий VI, третий год занимавший папский престол, был глубоким старцем с жидкими волосиками и трясущимися руками. Он носил багряную мантию, отороченную белым мехом. Скособоченный, как если бы его спина была повреждена, папа подволакивал левую ногу, но голос имел звонкий и ясный.

— Отличная работа, сын мой, — улыбнулся он итальянцу, — Превосходная работа! Облака будто с неба сняты и перенесены на потолок!

— К вящей славе Господней, — пробормотал Джакомо, — К вящей славе матери-церкви.

— И твоей славе тоже, сын мой, — папа вскользь благословил подмастерьев, заметил Томаса, — Ты тоже художник, сын мой?

— Солдат, Ваше Святейшество.

— Откуда родом?

— Из Нормандии, Ваше Святейшество.

— А! — одобрительно кивнул Иннокентий, — Твоё имя, сын мой?

— Гильом д’Эвек, Ваше Святейшество.

Один из кардиналов, в красной рясе, туго перехваченной кушаком поперёк пухлого брюха, недобро покосился на фрески снизу вверх и принялся сверлить папу взглядом, явно имея претензии к художнику. Папа подчёркнуто игнорировал толстяка, продолжая расспрашивать Томаса:

— Ответь мне, сын мой, присягал ли ты на верность англичанам?

— Нет, Ваше Святейшество.

— В отличие от многих иных твоих земляков! Скорблю о Франции. Так много жертв… Пора, наконец, принести мир на её политые слезами и кровью просторы! Благословляю тебя, Гильом!

Он протянул ладонь, и Томас, подбежав, приложился к кольцу святого Петра, надетому поверх расшитой перчатки.

— Благословляю, — повторил Иннокентий, возлагая руку на макушку Томаса, — и молюсь за тебя.

— А я за вас, ваше Святейшество, — пробормотал Томас, соображая, отменяет папское благословение отлучение от церкви или нет. Почувствовав, что рука дрогнула, торопливо уточнил, — Молюсь, чтобы Господь даровал вам долгую жизнь, Ваше Святейшество.

— Я стар, сын мой. Мои лекари обещают, что у меня ещё много лет в запасе, но лекари всегда лгут, не так ли? — он скривил губы, — Отец Маршан уверяет, что его «калады» также пророчат мне долгую жизнь.

У Томаса перехватило дыхание. Боясь спугнуть удачу, он несмело переспросил:

— А что за «калады», Ваше Святейшество?

— Вещие птички, сын мой. Предсказывают будущее, — папа убрал с головы Томаса невесомую ладонь, — В дивную эпоху выпало нам жить, не находите, отец Маршан? Птицы прорицают грядущее… Чудеса, да и только.

Высокий священник поклонился наместнику святого Петра:

— Исходящая от вас благодать — вот истинное чудо, Ваше Святейшество!

— Пустое! — отмахнулся папа, — Истинные чудеса перед нами! Фрески! Они совершенны! Поздравляю тебя, сын мой!

Он потрепал Джакомо по плечу, а Томас украдкой изучал отца Маршана, смуглокожего, тонкокостного, с блестящими зелёными глазами. Тот почувствовал на себе взгляд, повернул голову, и Томас потупился. Мягкие туфли папы были расшиты изображениями ключей святого Петра.

Иннокентий, довольный скоростью, с которой продвигалась у итальянца роспись комнаты, благословил его и вышел. Свита последовала за папой, исключая тучного кардинала и зеленоглазого священника. Кардинал возложил на чело начавшего было подниматься Томаса мясистую длань и потребовал:

— Повтори-ка своё имя!

— Гильом д’Эвек, Ваше Высокопреосвященство.

— А я — кардинал Бессьер, кардинал-архиепископ Ливорно, папский легат при дворе короля Иоанна Французского, возлюбленнейшего из царственных чад Господа нашего на грешной земле, — кардинал выжидательно воззрился на Томаса.

— Благослови Господь Его Величество, — послушно поддакнул Томас.

— Слышал я, что некий Гильом д’Эвек распрощался с этим светом, — в голосе кардинала звучали опасные нотки.

— Мой двоюродный брат, Ваше Высокопреосвященство.

— Как он умер?

— Мор, — неопределённо ответил Томас.

Сэр Гильом д’Эвек был врагом Томаса, затем другом, а перед тем, как его прикончила чума, сражался с Хуктоном плечом к плечу.

— Он дрался на стороне англичан, — изрёк кардинал.

— Да, Ваше Высокопреосвященство, такой позор семье! Но я, по счастью, его плохо знал.

Кардинал убрал тяжёлую ладонь, И томас встал. Зеленоглазый внимательно озирал выцветшую старую роспись.

— Это ты рисовал? — повернулся он к Джакомо.

— Нет, отче. Это задолго до меня малевали. Француз какой-то, а то и бургундец. Его Святейшество желает, чтобы я её замазал, а поверх написал своё.

— Замазать — это правильно.

Тон священника привлёк внимание кардинала к поблёкшим фрескам. На его лице Томас читал сомнение в том, что назвавшийся д’Эвеком паломник — тот, за кого себя выдаёт, но роспись заставила прелата забыть на миг о подозрительном нормандце. На стене был изображён апостол Пётр с неизменными ключами в руке. Правой он подавал меч коленопреклонённому монаху. Дело происходило в засыпанном снегом поле, хотя вокруг монаха снег отсутствовал. Инок стоял на островке травы и тянулся к рукояти оружия с оглядкой на второго монаха, высунувшегося из-за приоткрытой ставни заснеженного домика.

— Кто этот нарисованный монах? — зло спросил кардинал у Джакомо.

— Понятия не имею, Ваше Высокопреосвященство.

Бессьер посмотрел на зеленоглазого, подняв бровь в немом вопросе. Тот ответил пожатием плеч.

— Почему эта мерзость до сих пор не замазана? — гневно осведомился кардинал у итальянца.

— Его Святейшество распорядился начать с потолка, Ваше Высокопреосвященство.

— Замажь немедля! Сейчас же! — Бессьер вспомнил о Томасе, — Зачем сюда пришёл?

— Получить благословение Его Святейшества, Ваше Высокопреосвященство.

Бессьер задумался, покосился на старую фреску:

— Замажь, Джакомо, слышишь? — у Томаса же спросил, — Остановился где?

— У церкви Сен-Бенузе, Ваше Высокопреосвященство.

Ночлег он вместе с Женевьевой, Хью и десятком парней нашёл на постоялом дворе за большим мостом, на порядочном отдалении от церкви Сен-Бенузе, а слукавил, потому что меньше всего на свете хотел, чтобы его местонахождение было известно кардиналу Бессьеру, брат которого по вине Хуктона отправился к праотцам. Узнай Бессьер, кто скрывается под личиной д’Эвека, и на площади перед папским дворцом уже вечером весело пылал бы костёр с Ле Батаром на столбе.