Дмитрий Агалаков - Воевода Дикого поля

– А за что же?

Рябой казак-исполин осклабился. Волна ударила в борт струга, за ней другая, судно резко качнуло. Каждый ухватился, кто за что успел.

– Скажи ему, Белуга, – разрешил Барбоша.

– За девок своих косоглазых и крепкотелых, – зычно рассмеялся тот. – Мы их того… на стельки, а потом – на рынок, к Каспию ближе. И детишек их туда же. А мужичков их косых – в расход. Вот за это!

Богдан Барбоша, острых глаз не сводя с любопытного фортификатора, посмеивался. Тимоха замялся: в такой компании любой язык проглотит.

– Так ведь князь Засекин свои струги предлагал, новгородские? – все же выдавил он из себя. – Не узнали бы ногайцы, а?

Улыбка сошла с тонких губ Барбоши:

– На чужом корабле, даже самом славном, идти нельзя: то же, что на чужом коне в битву. Кто знает, когда он тебя понесет? Да и будет ли покладист? Свой – надежнее! – довольно похлопал он сильной рукой по борту.

– А много их за нами идет?

– Они, брат, почище нас хитрецы будут. Разъедутся отрядами, а потом, оглянуться не успеешь, раз – и перед тобой целое войско! Дикое поле хоть и ничейное, – кивнул атаман на левый берег, – но и тут у каждого мурзы свои места есть. Здесь их кони пасутся. Ничего, степи Урусовой орды скоро закончатся. Мурзы Адыгея начнутся. Этот хоть тоже мне не друг, но ловить, думаю, меня не станет.

Резали струги свинцовые волны. Хлопали изредка, точно пушечными выстрелами, паруса. Остро пахло рекой. Старший Буров, закутавшись в шубу, подаренную ему Засекиным, дремал. Сопел в воротник. Пока дело не пришло, подремать он был завсегда горазд! Но спал чутко: нынешняя компания не меньше брата стесняла его – не каждый день болтаешься на корабле с разбойниками да душегубами! И потому, то и дело поднимая голову, оглядывался по сторонам. Не подбираются ли к нему с кривым ножом. Косил глаз на брата: вот говорун! Всё-то ему, Тимошке, интересно! Подрежут нос-то когда-нибудь!..

Казаки, те, что не управляли стругом и не спали, тоже смотрели на далекие берега. Шли они по середке Волги – тут разбойники были в безопасности, царями самим себе. На каждом струге имелось по пушке и по бочонку с порохом. Пищалей хранилось по две на казака, ибо ногайцы малым числом никогда не нападали. Сабли, пики и бердыши – всего было на дне каждого струга в достатке. Тугие степные луки здесь же – казаки и с ними управлялись, дай Бог каждому!

– Скоро мимо Черемшана проходить будем, речки нашей славной, смекаешь? – на второй день спросил атаман у Белуги.

– Смекаю, – ответил тот.

Оба имели вид заговорщиков.

– Навестим левый бережок, зайдем подальше?

– А почему не зайти – зайдем, – усмехнулся исполин.

Хоть и говорили казаки негромко, между собой, Тимоха, все подмечавший, забеспокоился.

– Так ногайцы ж охотятся за вами, Богдан Петрович? – осторожно встрял он. – Сами говорили. Отчего ж не к правому бережку-то? Во-о-он, степь-то: на сто верст видать!

– Гляжу, зрение у тебя хорошее, – покачал головой Белуга. – Поделись одним глазком-то, строитель!

Тимоха поспешно отступил. Барбоша хитро прищурился:

– Всё знать хочешь, строитель, да? Кто, куда, зачем? Заначка у нас в том урочище есть. С год назад ногайцев Уруса, караван их купеческий, покрошили, а забрать всё не успели. Подмога басурманская подошла – ноги пришлось уносить. Половину добра в оврагах схоронили. Когда еще выберемся?

– Всё одно, князь бы не одобрил, – робко возразил Тимоха. – У нас задание от царя самого!..

– Цыц! – рявкнул на него Белуга. – Сынков своих учить будешь. – Он приблизил свое страшное лицо к лицу строителя: – Доживешь если…

Больше половины пути было пройдено. До этого времени казаки менялись: пока одни гребли, другие, кутаясь в шубы и тулупы, отсыпались на носу и корме. В конце второго дня открылась река Черемшан по левому берегу Волги. Всем давно хотелось согреться: поесть по-доброму горячего – каши да похлебки, – набраться сил. А если берег окажется безопасным, то и заночевать здесь же. Пока корабли приближались к береговой полосе, половина казаков высматривали неприятеля, но того нигде не было видно.

– Отстали, черти, – кивнул Белуга. – Идем к берегу!

Скоро струги вошли в русло Черемшана, невеликой речушки, и стали чалить один за другим. Река подходила к полосе песка, шагах в десяти от воды начинался низкий обрыв. По правому берегу Черемшана шел густой полосой хвойный лес. Слева, куда пристали казацкие струги, за желтой степью начинались перелески. Далеко видать!

– Две пушки на берег, – первым спрыгнув на песок, приказал атаман. – На обрыв. Белуга, проследи!

– Будет сделано, атаман! – весело бросил могучий помощник Барбоши.

– А почему его Белугой зовут? – поинтересовался неугомонный Тимоха.

– Ревет как белуга, когда людей режет, – рассмеялся Богдан.

Те из казаков, что слышали их разговор, заржали. В том числе и сам Белуга. Но атаман уже забыл о любопытном строителе – он отдавал команды.

– Оружие тащите на берег, в самое сухое место. И чтобы все пищали были заряжены! Сам проверю! Федька, Кожин, – окликнул он одного из казаков, – на тебе наш обед и ужин! Иван, поросят сюда! Сам разделаешь! И чтоб каши на всех хватило! – Молодой бородатый казак кивнул. – Обед готовьте скоро, костры будем жечь засветло! Степка Барин и Громовой, вы – часовые до полуночи, – подвел итог распоряжениям Богдан Барбоша.

Оставив на Белугу ужин и охрану, атаман с частью отряда ушел вдоль реки. Иван Хромой, казак, припадавший на левую ногу, тащил двух крупных, истошно визжавших поросят. Один вырвался, взорвал воду у берега, тычась в обрывчатый склон. Казаки устроили за ним погоню. Ржали, улюлюкали. Носился поросенок долго, оказался увертливым, но в конце концов его поймали, и скоро оба животных, друг за другом, горестно взвизгнули и смолкли.

Тимоха, поглядев на брата, покачал головой:

– А я и не знал, что атаман такой запасливый! Думал, рыбки наловим…

– Молчи! – одернул его Трофим. – Рыбки… Смотри, язык он тебе подсечет наполовину-то! А то и поболее! Ты поменьше с ним балабонь.

– Этот может, – вздохнул Тимоха. – Точно может!

А казак Иван, пока другие выносили оружие, уже ловко работал ножом.

– Уж поверь, им разницы нет – порося вот так ломтями накромсать али тебя, дурака алатырского, – добавил Буров-старший.

Через час в казанках закипела вода. В одни бросили куски поросятины, в другие – пшено. А еще через час, выставив посты, казаки принялись за трапезу. После двух дней, когда вяленая рыба и хлеб были единственной пищей казаков, каша, горячий бульон и нежное разваренное мясо поросят оказались весьма кстати. А казаки атамана Барбоши, как видно, трапезничать привыкли хорошо. Хлебали деревянными ложками из глубоких и широких плошек. По тарелке и ложке нашлось и для братьев-строителей. Огромные медные казаны пустели быстро. Два из них оставили для атамана и его спутников. Еще в одном котелке заварили травяной чай.