Дмитрий Агалаков - Воевода Дикого поля

– Жить долго будешь, – рассмеялся Громовой, хлопнув Тимоху по плечу.

А Барбоша уже поторапливал казаков:

– Поживее, други! Кто знает, сколько этой сволочи тут еще бродит?! Поживее! В стругах, калачиком отоспитесь!

Тимоха огляделся. Казаки грузили поклажу в струги. Старшие раздавали команды.

– Лошадок жаль бросать, ах, как жаль! – горевал, едва не плача, Белуга. – Целый табун освободился! А ведь каждая – ветер!

Атман задумался.

– Вот что, Белуга, подбитых лошадей распотрошить и взять с собой. Сколько сможешь. Табун не возьмем, так хоть конины свежей в Урочище самарском наедимся до отвала! Да не медли. Отплывать надо. А за добром потом вернемся…

– Есть, атаман, – грустно кивнул Белуга и, прихватив топор, тут же окрикнул старших по продовольствию:

– Федька, Иван! А ну, за мной!

Через четверть часа, когда пушки и пищали были погружены, а конина грубо разрублена на части и рассована по мешкам, струги отчалили от злополучного берега. Черной полосой он все дальше уходил назад. Люди атамана Барбоши оставляли тут смерть. Полсотни ногайцев положили казаки – не меньше. Своих потеряли только четырех. Да трое оказались ранены – один, с рассеченным лицом, отдавал сейчас Богу душу.

Но если бы не Тимоха, вышло бы все иначе. Казаки поглядывали на него с благодарностью.

– Ох, вырезали бы нас эти черти, – когда головной струг раскачивался на волнах, идя по течению под яркой луной, сказал младшему Бурову казак Белуга. – Сейчас бы не ногайские, а наши кишки по тому бережку разбросаны были бы. Как этих лошадок, нас на кусочки разделали бы. – Он покачал головой: – Ты смотри, строитель, береги уши-то, они у тебя золотые! – Сам же над шуткой своей раскатисто расхохотался, и его страшный голос эхом прокатился по Волге – спящей, покойной, сверкающей.

На рассвете третьего дня пути Тимоха проснулся от подступившего холода. Шуба сползла. Осенний ветер остудил кафтан, цеплялся к телу. Рядом похрапывал брат Трофим, один только нос и выставив наружу.

– Зябко, – сказал самому себе Тимоха и подтянул шубу.

Но сон оставил его сразу, как только он поднял голову. Что-то изменилось. Ушли куда-то дикие желтые поля и луга, редкие перелески. Все выше на руках поднимался Тимоха: глазам своим не веря, тянул голову. По обе стороны реки начинались горы, укрытые густыми бурыми лесами. Тишина стояла вокруг. Только мерный и четкий всплеск вёсел и ранил ее. Изменилась и земля, и сама Волга, точно попав в тиски. По всему было видно, что делает в этих местах река большой изгиб, подчиняясь вздыбленному камню, голой желтой костью бледневшему там, где не было леса.

– Девьи горы, – сказал сидевший рядом с ним атаман Барбоша. – Красота, верно?

– Ага, – кивнул Тимоха.

Строитель нахмурился: и когда же он спал, этот лихой рубака, враг всем ногайцам? Подтянув на плечи шубу, Тимоха все смотрел и смотрел вперед. А там, впереди, из тумана, плывущего по реке, ему открывались две скалы. Они вырастали из воды, встав друг против друга, через реку, как великаны. Два могучих утеса нависали над еще спящей Волгой, два ее сторожа у этой дикой ничейной земли.

– Хороши ворота? – спросил Богдан.

– Ой, хороши, – отозвался Тимоха. – И величавы-то как!..

Скоро струги проходили под воротами, и Тимоха едва голову не свернул, наблюдая за их вершинами, укрытыми багряно-янтарно-желтым лесом. Лишь зеленые сосны тут и там оставляли редкие летние заплатки на цветущем осеннем ковре.

– А кто тут хозяин? – спросил строитель.

– Так мы теперь и будем тут хозяевами, – усмехнулся Богдан Барбоша. – Ты, да я, да русский царь. Сдюжишь?

– Коли с тобой, атаман, то можно судьбу и попытать, – смело откликнулся Тимоха.

– Придет время – попытаешь, – рассмеялся Богдан Барбоша. – Скоро землю свою увидишь, строитель. Долгожданную. Обетованную. Вот и будем пытать – всеми своими силами!

Яркое осеннее солнце начинало клониться к западу, розоветь, когда Тимоха увидел, что струги, до того шедшие по середине реки, потянулись к левому берегу. И тотчас впереди, на той же левой стороне, увидел обрывистый холмистый берег – за ним и начиналась река, впадавшая в Волгу.

– Это Самара? – спросил он у атамана Барбоши.

– Она, родимая, – ответил тот. – Дом наш гостеприимный. Логово наше…

Тимоха еще издали в деталях разглядел все – и лесистый берег, и лысые холмы, и дельту речки, широкой синей полосой входившей в свинцовую, чуть розовеющую на закате Волгу.

– Самара! – уже катилось по стругам. – Доплыли-таки! Дал Господь!

– Добрые холмы, а? – спросил Трофим у младшего брата. – Погляди, а?

– Да-а, – протянул тот. – Крепость-то так и просится на этот бережок, так и просится!

Холмы отделяла от Волги широкая береговая полоса – длиной в полверсты. Серый песок, поросший кустарником, ровным ковром полз к тем самым холмам; кое-где подальше начинался ивняк.

– Неужто тут пристанем? – деловито осведомился Тимоха у атамана.

– Чтобы как на ладони у всех окрестных басурман быть? – хмыкнул Барбоша. – Нет, строитель, хватит нам перед ними хвостом вертеть. У нас есть где схорониться. Увидишь хоромы наши лесные, сам все поймешь.

Паруса сняли. Казаки налегли на весла, и струги гуськом вошли в Самару. Ее берега, не в пример волжским, были обрывисты, то и дело открывались затоны, густо заросшие ивами. Лесочки подходили к самой воде – с обеих сторон. Куда ни глянь – дом для беглецов. И лодки есть куда загнать. Правда, облетали уже листья, потихоньку оголяя берега.

– А летом тут завсегда есть куда спрятаться – да так, что и носа твоего никто не разглядит, – подмигнул Тимохе рябой казак Белуга. – Бывало, затаимся мы тут, в заводях, дождемся купеческого каравана, а потом на вёселках – и вперед! Из Самары да в Волгу. Бабац из пищалей, бабац! Перебьем торговцев ордынских, соболя и шелка возьмем, серебро, золотишко; корабли их потопим – и назад, сюда. Ищи свищи! Не было каравана, и всё тут. И нас нету. Так-то, строитель!..

И впрямь шапкой-невидимкой служили здешние леса и затоны всем лихим людям! И не одну сотню лет.

Плоскодонные струги атамана Барбоши глубоко зашли на берег, приминая кусты. Казаки попрыгали в воду, втащили их еще глубже. Атаман дал приказ разгружаться. Пока Тимоха смотрел наверх, на холмы, куда ему так хотелось поскорее забраться, Белуга расхаживал среди казаков, расправив богатырские плечи.

– Вот построим крепостицу, так я тебя у князя твоего выкуплю, – зевая, продолжал он. – Золота не пожалею! Будем тебя с собой возить, на дело брать, души басурманские губить! Ты бы нам сгодился, уж так сгодился!

Разгружавшие струги казаки весело загоготали.

– А я тебя сабелькой научу владеть, хочешь, а? – не умолкал Белуга. – Так разохотишься – не оторвешь! Кровушка-то чужая, она манит, да еще как манит!