Сергей Бортников - Восточная миссия (сборник)

Попав в плен, Березин очутился в областном центре Волыни – старинном городе Луцке. А здесь уже действовала группа подпольщиков, обученная НКВД еще накануне войны. Никаких активных действий против оккупантов они пока не предпринимали – лишь настойчиво собирали костяк отряда, который в будущем смог бы вести успешную диверсионную работу в тылу врага, ну и выводили из строя промышленное оборудование, освобождали узников лагерей…

Выполнению последней задачи посодействовали, как ни странно, сами гитлеровцы, соизволившие вдруг выпустить всех пленных родом с Западной Украины. Под такого вскоре стал «косить» и Петр, объявивший, что его фамилия Береза. Благо подчиненный, выдавший командира карателям, к тому времени был уже мертв – предателя задушили свои же по дороге к лагерю, расположенному вблизи роскошного памятника средневековой архитектуры – замка Любарта.

Подпольщики часто наведывались к военнопленным, перебрасывали за колючку хлеб, записки, наметанным оком выделяли из толпы кадровых офицеров, освобождению которых они уделяли повышенное внимание.

«Напишите все свои данные: звание, имя, отчество, фамилию», – однажды прочитал капитан на случайно обнаруженном клочке бумаги и, ни на что не надеясь, там же начеркал ответ – Петр Михайлович Береза.

«Ее звать Паша» – гласило следующее послание.

Немцы, после взятия Киева пребывавшие в особо добродушном настроении, предчувствуя близкий конец войны, откровенно закрывали глаза на все «шалости» подпольщиков, и Березин неожиданно оказался на воле.

Случилось это так. Уже в семь часов утра у ворот лагеря появилась стройная девчушка лет восемнадцати, кстати говоря, очень похожая лицом на его дочурку и, протягивая кусок хлеба, начала кричать:

– Папа! Папа!

– Паша! Пашенька! – не растерялся Петр.

– Вэр [88]? – протянул улыбчивый немец лет двадцати пяти, впервые заступивший на охрану ответственного объекта.

– Вот… Вот он! Папа, папочка, милый! – продолжала орать юная незнакомка, отчаянно бросаясь на разделяющую «семью» колючку.

– Намэ [89]?

– Петр! Петр Береза!

Солдат, которому девчушка успела всучить бутылку самогона, пошептался с унтер-офицером и открыл ворота!

На Полесье немцы практически не появлялись. В начале 1942-го довели до местной власти план: отправить в Германию столько-то людей, скота, хлеба и прочего – и «ауф видерзейн».

Ваврищук и Брюховец принялись рьяно выполнять приказ. Но местное население никак не хотело содействовать укреплению экономики Третьего рейха!

С заготовкой продуктов они более-менее справлялись, а вот с «живым товаром» неожиданно возникли сложности. И это после первых громких успехов первого года войны! Тогда безземельные крестьяне, привлеченные обещаниями повышения квалификации и престижной работы за хорошие деньги (реклама была размещена на многочисленных щитах, заполонивших оккупированные города и веси), сами осаждали территориальные управы, чтобы выехать за рубеж.

Но количество добровольцев быстро иссякло!

И полицаи принялись за остальных граждан. А среди тех, каждый первый если не родственник, то кум или друг!

Пришлось вызывать подмогу из соседних сел.

Потенциальных остарбайтеров вылавливали на полях и лугах, цепляли на шеи бирки с номерами и бросали в машины. Потом их никто не видел.

Чтобы избежать печальной участи, парни работоспособного возраста начали уходить в леса, девчата прятались по хуторам и погребам, а когда их все же находили – оказывали бешеное сопротивление: кусались, царапались, Однажды Юхиму чуть не выкололи глаза…

Но даже сбить людей в кучу – не означало успешно выполнить задачу. Ибо мобилизованные граждане все время намеревались сбежать. А когда не могли сделать это сами, им на помощь все чаще приходили украинские партизаны. Так вскоре стали называть себя те, кто не хотел безропотно подчиняться оккупантам. Никакой политики в их действиях поначалу не было. Повстанцы просто отбивали своих товарищей или невест, заворачивали обратно родительский скот. При этом сопровождавших обозы шуцманов они не трогали: заберут оружие, надают «подсрачников» – вот и вся «партизанка».

Украинскую милицию к тому времени уже разогнали. И Ваврищук с Брюховцом стали полновесными полициями. С формой и табельным оружием.

Однажды они в очередной раз решили проведать Павелко, тайно надеясь застать дома кого-то из «уклонистов» или, если снова не повезет, разжиться бутылкой самогона.

Двери открыл Клименко – они с дядей только что вернулись с поля.

– Ну, кто тут у вас старше четырнадцати? – за ученно процедил Юхим.

– Оксана двадцать седьмого, Иван двадцать пятого, – напомнил Ваврищук.

– Нет никого.

– А ты кто? – повышая голос, поинтересовался Брюховец.

– Андрей!

– И почему тебя нет в списках?

– Не знаю.

Сзади в дверях появилась грузная фигура дяди Коли.

– Какие люди? Добрый вечер, Василий, добрый вечер Юхим…

– Здоровеньки булы!

– Может, поужинаете с нами?

– Некогда нам…. Где твоя детвора? Степа, Ваня, Оксана?

– Степан – у деда в соседней деревне, девчата – в поле! Да вы зайдите в хату, али брезгуете?

– Нет, что ты? Зайдем, Вася?

– Чом бы й ни? Якщо жытнивка е… [90]

За щедрым столом полицаи подобрели:

– План у нас. А добровольно ехать в Германию никто не соглашается. Ты бы отдал нам, Николай Степанович, кого-нибудь из своих детей – мы бы и отцепились!

– А иначе уладить дело нельзя?

– Почему же? Можно… Только это будет стоить немного пеньонзов [91], – по-польски потребовал откупного хитрый Юхим.

– Так я дам – не волнуйтесь. И еще. Скажи старосте, чтобы вычеркнул их со списков. Вы, кажется, росли вместе.

– Договорились!

Покинув гостеприимный дом Павелко, разгоряченные самогоном полицаи решили наконец-то отреагировать на настойчивые просьбы националистически настроенных односельчан и нанести визит Березиным, которые, как и прежде, жили в бараке на околице села, реквизированном для потребностей офицерского состава Красной армии еще в 1939 году.

Наталки дома не было – она побежала за вечерним молоком для мамы. Елизавета Тихоновна лежала на кровати.

– Встать! – заорал Брюховец. – Ваша власть закончилась!

Предприняв невероятные усилия, женщина приподнялась.

– Я во власти никогда не была. Я – жена простого советского офицера.

Василию Ваврищуку твердость ее ответа почему-то не понравилась. Он размахнулся и со всей силы ударил прикладом своей винтовки по голове несчастной. Та ойкнула один раз – и замолкла.

Наталья, на свое счастье, с полицаями в тот день не повстречалась. Она увидела лишь их спины и сразу поняла, ощутила всей любящей душой – случилось нечто страшное, непоправимое.