Станислав Федотов - Схватка за Амур

– И что с того? – беззаботно заявил Остин, накладывая себе в тарелку жареных грибов с картошкой. – Тебе так дорога Россия? Она тебе – родная матушка? Ты же был подданным французского короля Луи-Филиппа, потом гражданином Второй республики, а теперь снова подданный Императора Французов Наполеона Третьего. What\'s Hecuba to you, or you to Hecuba? – чуть-чуть поправил он слова Гамлета, принца Датского.

– Чего, чего? – не понял английского Христофор Петрович.

– Что ты Гекубе, что тебе Гекуба? – пояснил Остин.

Пояснил несколько свысока – откуда варварам русским знать великого Шекспира, а тем более древнегреческие мифы?! – но, как ни странно, смысл сказанного русские поняли. По крайней мере, Кивдинский, но и Вогул не переспросил.

– Тоись, – задумчиво сказал Христофор Петрович, – иди, Расея, на хрен, и без тебя проживу? А ить верно для купца: где прибыль с рубля, там и ро́дна земля.

– Все бы тебе рублем мерить! – проворчал Григорий.

– А чем же еще? – удивился Кивдинский. – Ну, конечно, можно франком, фунтом, маркой, кроной или китайским ляном [100] Лян – денежная единица Китая до начала XX века. – только это без разницы, все едино – деньги! Деньги, золотой мой, меряют все! Вон даже Иуда продал Христа за тридцать сребреников. Много это или мало – не ведаю, но, видать, много: любимый ученик любимого учителя задешево не продаст.

Остин хмыкнул, решив, что старый купец шутит, но, поймав его суровый взгляд, понял, что ошибся, и взялся за холодец из оленины. Однако Кивдинский не оставил его вниманием:

– Ты, Рычар, чем хухыкать над стариком, скажи-таки нам, чего удумал – уезжать иль оставаться?

– А-а, так я не договорил, – вспомнил Остин начало разговора. – Я остаюсь, только изменю внешность. Да, значит, скоро война. Генерал Муравьев неслучайно рвется на Амур – ему надо защитить Камчатку…

– А что, ваша война и досюда докатится? – перебил Вогул.

– Не исключено, – осклабился Остин. – Дело ведь не только в Турции и проливах. У Англии есть интересы – и немалые – и на Тихом океане. Мы – великая морская держава, и нам самим Богом предназначено быть властелинами во всех мировых океанах.

– А не подавитесь? – ядовито поинтересовался Григорий. – Англия-то – с гулькин нос, а туда же – властительница всех океанов!

– Дело, как известно, не в размерах метрополии, – парировал Остин. – Рим был просто городом, а создал мировую империю. Или Александр Македонский, царь о-очень маленькой Македонии, а завоевал полмира. Впрочем, вам эти факты вряд ли известны.

– Отчего же? – усмехнулся Христофор Петрович. – Кое-что и мы, лапотники, читывали. К примеру, про то, что империя Македонского после его смерти тут же распалась, а наследники передрались… Ты мне, Рычар, лучше скажи: для чего твоей Британии Тихий океан?

– Как для чего? – удивился Остин. – Конечно, чтобы торговать.

– О! Вот это нам годится! Ты, Гриша, все фордыбачишься, а купцу чего надобно? Торговать! Тут мы – заединщики! Валяй дале, Рычар!

– Валяю. Я должен помешать генералу Муравьеву сплавить по Амуру войска и снаряжение для Камчатки, а для этого годятся любые средства. И вы мне в этом поможете. Разумеется, на возмездной основе. Мистер Кивдинский правильно сказал про деньги – только ими можно все измерить.

– А что делать-то? – все еще сумрачно спросил Вогул.

– Для начала постараться уничтожить в петровском заводе строящийся для Амура пароход.

– Ну, один я уже сжег в шилкинском… – ухмыльнулся Григорий.

– То был деревянный, а это – железный. Придется сжечь весь завод. Чтобы ничего нельзя было восстановить. Кстати, там и паровую машину делают. Заодно и ее.

– Мои людишки докладают, – подал голос Христофор Петрович, – что на Шилке и Аргуни начали лес копить – для плотов, значит, павозков и еще какой надобности.

– Вот-вот. Запасы надо жечь.

– À la guerre comme à la guerre [101] На войне как на войне (фр.). , – пробормотал Вогул.

– Да, Григорий, мы начинаем против генерала войну, – довольно патетически объявил Остин. – Без объявления войны.

– То есть – как разбойники, – уточнил Григорий.

Николай Николаевич собрал в своем кабинете чиновников и офицеров Главного управления Восточной Сибири, призванных им на службу в разное время. За столом для заседаний заняли места Корсаков, Струве, Штубендорф, Молчанов, Сеславин, Падерин, Ольдекоп, Кукель, Красильников, Кованько, Заборинский, Глен, Гаупт, Волконский, Бибиков, Беклемишев. Все разные и по возрасту (от 18-летнего Миши Волконского до Штубендорфа, шагнувшего в пятый десяток), и по характеру, и по образованию, и по стажу службы. Их объединяло, по мнению генерал-губернатора, одно – стремление принести пользу Отечеству в суровых условиях неимоверной удаленности от Центральной России и жестокого климата, ну и, конечно, сделать при этом хорошую карьеру. Ничего в том зазорного нет. Вон даже Юлия Ивановича поманила возможность отойти от рутины приискового врача и заняться организацией медицинской службы во всем крае. Хлопотно, малоденежно, зато сколько радости и удовлетворения, когда что-то получается на благо большому количеству людей.

Муравьев оглядел строго сидящих вокруг стола подчиненных и незаметно вздохнул: кого-то уже нет и нет безвозвратно. Вася Муравьев умер (мог быть уже подполковником), Мазарович переведен по личной просьбе в Красноярск – командиром казачьего полка; туда же отправился проштрафившийся умница Стадлер, служит у Падалки председателем губернского суда, и, кажется, они хорошо сработались. Среди собравшихся тоже есть кандидаты в штрафники – пользуются, негодяи, моим правилом своих не сдавать и не понимают, или не хотят понимать, что их поведение наносит лично мне огромный ущерб.

– Беклемишев, – негромко сказал Николай Николаевич. Верхнеудинский исправник вскочил, машинально одернул мундир. – До меня дошло, что ты опять распускаешь руки и даже приказываешь сечь русских крестьян и инородцев – тунгусов и бурят. Будешь отрицать?

– Никак нет, ваше превосходительство, – с вызовом ответствовал молодой исправник. – Поскольку простых приказаний не исполняют, приходится сечь и рукоприкладствовать.

– Это какие ж простые приказания, Беклемишев? Чтобы староста деревни тебе сапоги целовал?

– Не было этого, ваше превосходительство! Я приказал ниже кланяться, он плохо исполнил, я его легонько стукнул по спине, а он ткнулся мордой в мой сапог да еще и плюнул на него. Ну, я и приказал высечь…

Струве и Корсаков одновременно быстро и тревожно глянули на генерала, ожидая вспышки ярости, но тот был необыкновенно вял и апатичен. Однако голос суровости не потерял.

– А кто ты таков, Беклемишев, чтобы тебе земные поклоны отвешивать?