Александр Дюма - Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник)

Настал вечер, отчаяние узника сменилось меланхолией, которая была еще горше оттого, что к печали, терзавшей ван Берле, поневоле примешивались воспоминания о его бедной луковице. Подошли как раз те апрельские дни, которые, по мнению наиболее искушенных цветоводов, являются самыми благоприятными для посадки тюльпанов. Он ведь говорил Розе: «Я укажу вам день, когда следует посадить луковицу». Этот срок он должен был назначить ей на вечер следующего дня. Погода стояла теплая, бледные лучи апрельского солнца, первыми пробившись сквозь зимние тучи, несмотря на свою бледность, казались такими нежными! Что, если Роза пропустит время посадки?! Тогда горечь разлуки с девушкой усугубится тем, что тюльпан будет посажен с запозданием или вообще не попадет в грунт.

Под гнетом таких удвоенных терзаний было отчего лишиться аппетита. Именно это и произошло на четвертый день. Это было душераздирающее зрелище: Корнелис, онемевший от горя, бледный от истощения, с риском просовывает свою голову сквозь прутья оконной решетки, пытаясь разглядеть слева тот маленький садик, о котором Роза говорила, что он прилегает к речке. Узник что было сил вытягивал шею, чтобы в первых лучах апрельского солнышка увидеть девушку или тюльпан, две свои неутоленные страсти.

В тот вечер Грифиус унес ужин и обед почти не тронутым. На следующий день заключенный и вовсе к ним не прикоснулся, так что тюремщик забрал всю предназначенную для него еду.

И с постели он тоже не вставал.

– Ладно, – заключил Грифиус, спустившись после последнего обхода камер. – Похоже, от ученого мы скоро избавимся.

Роза содрогнулась.

– Ба! – воскликнул Якоб. – С чего вы взяли?

– Он больше не ест, не пьет и с кровати не поднимается, – сказал тюремщик. – Ни дать, ни взять господин Гроций. Он тоже уйдет отсюда в ящике, только этот ящик называется гробом.

Сначала Роза побледнела как смерть. Но потом пробормотала:

– О, все понятно: он волнуется из-за своего тюльпана.

И она удалилась к себе в комнату, взяла перо, бумагу и всю ночь писала письмо.

На следующий день Корнелис, встав с постели и собравшись дотащиться до окна, вдруг заметил листок бумаги, подсунутый под дверь камеры. Он бросился на эту записку, как хищник на добычу, развернул ее и прочел, насилу узнав почерк Розы, значительно улучшившийся за ту неделю, что они не виделись:

«Будьте спокойны, ваш тюльпан чувствует себя хорошо».

Хотя эта короткая фраза отчасти успокоила терзания Корнелиса, он все же остро почувствовал, сколько в ней иронии. Значит, Роза не больна, Роза обижена, никто не удерживал ее силой, она по собственной воле перестала приходить, сама отдалилась от друга.

Итак, Роза свободна, она нашла в себе достаточно твердости, чтобы не видеться с тем, кто умирает с горя, не видя ее.

У Корнелиса были бумага и карандаш, их когда-то принесла ему Роза. Он понял, что девушка ожидает ответа, но придет за ним не раньше, чем стемнеет. На таком же листочке, как тот, что он получил, узник написал:

«Я заболел не потому, что беспокоился о тюльпане, а потому, что мне больно не видеть вас».

Потом, после ухода Грифиуса, когда настал вечер, Корнелис подсунул записку под дверь и весь обратился в слух.

Но сколько ни прислушивался, он ничего не слышал – ни шагов, ни шелеста платья.

Раздался только голос, тихий, как вздох, и нежный, как ласка, бросивший в его окошко два слова:

– До завтра.

Завтра – это был уже восьмой день. Роза и Корнелис восемь дней не видели друг друга.

Действительно, назавтра в обычный час ван Берле услышал, что у его окошка осторожно скребутся, как всегда делала Роза в счастливые дни их дружбы. Нетрудно догадаться, что Корнелис в этот момент находился близ дверного оконца, через решетку которого он сможет увидеть очаровательное личико, исчезнувшее так надолго из его поля зрения.

Роза, ждавшая с фонарем в руке, не смогла скрыть волнения, увидев, как узник побледнел и как печален.

– Вы нездоровы, господин Корнелис? – спросила она.

– Да, мадемуазель, – ответил наш герой, – я болен душой и телом.

– Я вижу, сударь, что вы ничего не едите, – сказала Роза, – а мой отец сказал мне, что вы и с постели больше не встаете. Тогда я вам написала, чтобы успокоить насчет драгоценного для вас предмета, о судьбе которого вы так тревожитесь.

– А я вам ответил. И поскольку вы вернулись, дорогая Роза, думаю, что вы мое письмо получили.

– Да, правда, я его получила.

– На сей раз вы не станете оправдываться тем, что не знаете грамоты. Теперь вы не только бегло читаете, но и в письме сделали огромные успехи.

– Верно, я не только получила вашу записку, но и прочитала ее. Вот и пришла, чтобы помочь вам вылечиться.

– Вылечиться?! – воскликнул Корнелис. – Значит, у вас есть для меня какая-то отрадная весть?

С этими словами молодой человек устремил на Розу глаза, в которых загорелась надежда. Девушка то ли не поняла этого взгляда, то ли не захотела его понять. И строго ответила:

– Я могу сказать вам только о вашем тюльпане, который, насколько я знаю, для вас главнее всего на свете.

Эти слова Роза произнесла таким ледяным тоном, что Корнелиса пробрала дрожь.

Ретивый цветовод не понимал, как много кроется под этим мнимым равнодушием, а бедная девочка все еще отчаянно боролась с черным тюльпаном – своим главным соперником.

– Ах, – простонал Корнелис, – снова, снова все то же! Роза, Боже правый, разве я не говорил вам, что думаю только о вас, тоскую только о вас, мне не хватает вас одной; лишенный вашего присутствия, я чувствую, что у меня отняли воздух, свет дня, солнечное тепло, саму жизнь!

Роза печально улыбнулась:

– А между тем ваш тюльпан, – промолвила она, – подвергался такой большой опасности!

Корнелис поневоле затрепетал и вмиг угодил в расставленную ловушку, если это только была ловушка:

– Опасности? – весь дрожа, вскричал он. – Боже мой, какая еще опасность?

Девушка смотрела на него ласково и снисходительно: она теперь понимала, насколько то, чего она хочет от этого человека, выше его сил. Ей оставалось лишь примириться с его слабостью и принимать его таким как есть.

– Да, – сказала она, – вы тогда угадали: этот Якоб, мой предполагаемый ухажер, оказался здесь не ради меня.

– Тогда ради кого? – в тревоге вскинулся он.

– Ради тюльпана.

– Ох! – выдохнул Корнелис, бледнея при таком известии сильнее, чем тогда, полмесяца тому назад, когда Роза, ошибаясь, сказала, что Якоб приехал из-за нее.

Его ужас не укрылся от девушки, и по выражению ее лица Корнелис понял: она подумала именно о том, что и мы сейчас отметили.

– Простите меня, Роза, – сказал он. – Я знаю вас, знаю доброту и честность вашего сердца. Бог дал вам разум, способность суждения, волю и энергию, чтобы защищаться, моему же бедному тюльпану ничего такого не дано, а он под угрозой.