Александр Дюма - Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник)

Вскоре мне почудилось, что кони несутся все быстрее, а усилия возницы, который пытается их удержать, тщетны. Я хотела закричать, но крики кучера заглушали мой голос. Попыталась открыть дверцу, но за ее стеклом было что-то вроде жалюзи, я не смогла нащупать ее пружину. Ослабев от этих бесплодных усилий, я откинулась назад и замерла, уверенная, что лошади понесли и мы разобьемся.

Однако минут через пятнадцать сани остановились, и дверца открылась. Я настолько потеряла голову, что бросилась вон из экипажа, но как только миновала опасность, казалось, грозившая мне, мои ноги подкосились, я подумала, что сейчас лишусь сознания. В это мгновение кто-то набросил мне на голову кашемировую накидку, затем я почувствовала, что меня укладывают на диван. Не без усилия я сбросила покрывало, в которое меня закутали, и увидела, что нахожусь в незнакомых покоях, а граф Алексей у моих ног.

– О, вы меня обманули! – воскликнула я. – Это ужасно, господин граф.

– Увы! Простите меня, – сказал он, – но если бы я упустил этот случай, разве он когда-нибудь мог повториться? А так я хоть раз в жизни смогу вам сказать…

– Вы не скажете ни слова, господин граф, – закричала я, вскакивая на ноги, – и вы сию же минуту прикажете, чтобы меня отвезли домой! Иначе вы человек бесчестный!

– Но я же прошу только один час, во имя неба! Всего час, чтобы говорить с вами, видеть вас! Прошло столько времени с тех пор, как мы виделись, и я так давно с вами не говорил!

– Ни минуты, ни секунды! Вы сейчас же – слышите? – немедленно дадите мне уйти.

– Значит, ни мое почтение к вам, ни моя любовь, ни мои мольбы…

– Нет, господин граф. Нет!

– Что ж! – сказал он. – Послушайте, я вижу, что вы не любите меня и никогда не полюбите. Ваше письмо дало мне какую-то надежду, но она меня обманула. Итак, вы произнесли свой приговор, и я его принимаю. Прошу у вас лишь пять минут, потом, раз вы настаиваете, я отпущу вас.

– Вы клянетесь, что через пять минут я буду свободна?

– Клянусь.

– Говорите.

– Я богат, Луиза, я знатен, у меня есть мать, которая меня обожает, и любящие сестры. С детских лет я был окружен лакеями, спешившими исполнить любое мое желание. И при всем том меня постиг тот же недуг, каким страдает большинство моих соотечественников, стареющих в двадцать лет именно потому, что слишком молоды. Я от всего устал, ко всему охладел. Мне стало скучно. Ни балы, ни празднества, ни наслаждения не убрали с моих глаз тусклую серую пелену, что отгораживала меня от мира. Война со своими тяготами и опасностями, возможно, могла бы оживить мою душу, но Европа спит глубоким мирным сном, и нет больше Наполеона, чтобы все взбаламутить.

Я от всего устал и собирался попутешествовать, когда увидел вас. То чувство, что я поначалу испытывал к вам, должен признаться, было не более чем капризом. Я вам писал, воображая, что этого будет довольно, вы уступите. Против ожиданий вы мне не отвечали. Я настаивал, так как меня подстегивало ваше сопротивление, и все еще считал свое увлечение прихотью, пока не понял, что оно обернулось глубокой, истинной любовью. Бороться с ней я не пытался, так как любая борьба с самим собой утомляет меня и приводит в отчаяние. Поэтому я просто написал вам, что уезжаю, и уехал.

В Москве я встретился со старыми друзьями. Увидев, как я мрачен, встревожен и уныл, они истолковали это по-своему, тем самым оказав моей душе больше чести, чем она того заслуживала. Они подумали, что мне нестерпимо ярмо бесправия, обременяющее нас всех. Решив, что за моей печалью кроется нечто потаенное, они приняли это нечто за любовь к свободе и предложили мне вступить в заговор против императора.

– Боже милостивый! – ужаснулась я. – Надеюсь, вы отказались?

– Я вам написал, что мое решение подвергается последнему испытанию: если бы вы любили меня, моя жизнь принадлежала бы уже не мне, а вам, я не имел бы права распоряжаться ею. Если же вы не ответите, это будет означать, что я вам безразличен, тогда мне безразлична моя дальнейшая судьба. Заговор – какое ни на есть развлечение. Нам не избежать эшафота, если мы будем разоблачены, но что с того? Меня уже не раз посещала мысль о самоубийстве, вот я и подумал, что это все же лучше, чем взять на себя труд самому покончить с собой.

– Боже мой, Боже мой! Возможно ли, что вы сейчас говорите то, что думаете?

– Я сказал вам правду, Луиза, и вот доказательство. Возьмите, – он встал, подошел к маленькому столу и вынул из ящика запечатанный конверт. – Я не мог догадаться, что встречу вас сегодня, я даже не надеялся еще раз вас увидеть. Прочтите эту бумагу.

– Ваше завещание!

– Написано в Москве в день, когда я вступил в тайное общество.

– Великий Боже! Вы завещаете мне тридцать тысяч рублей ренты?

– Если вы не любили меня при жизни, мне хотелось хоть после смерти оставить вам какие-то добрые воспоминания.

– Но все эти планы относительно заговора, смерти, самоубийства – вы ведь отказались от них?

– Луиза, вы вольны уйти: пять минут прошли. Но вы моя последняя надежда, единственное, что привязывает меня к жизни. Если сейчас вы уйдете отсюда, чтобы никогда не вернуться, даю вам слово чести: дверь не успеет за вами закрыться, как я пущу себе пулю в лоб.

– Вы сумасшедший!

– Нет, мне просто скучно.

– Вы этого не сделаете.

– А вы проверьте.

– Господин граф, ради всего святого!

– Послушайте, Луиза, я боролся до конца. Вчера я решил со всем этим покончить, а сегодня, увидев вас снова, хочу рискнуть в последний раз: вдруг выиграю? Ставлю на кон свою жизнь против счастья. А проиграю, что ж – готов расплатиться.

Если бы все это Алексей говорил в лихорадочном возбуждении, я бы не поверила, но он оставался спокойным, его голос звучал, как обычно, тон был даже скорее веселым, чем грустным, и наконец, в его словах ощущалось нечто настолько подлинное, что теперь уже я не могла уйти. Я смотрела на этого красивого, полного жизни молодого человека, которого только я одна могла сделать счастливым. Мне вспомнились сияющие улыбкой лица его сестер, я подумала о его матери, которая, казалось, души в нем не чаяла… Словно воочию я увидела его, обезображенного, в луже крови, и их, растрепанных, в слезах. И спросила себя: по какому праву я, значащая так мало, разрушу все эти позолоченные судьбы, погублю столько высоких надежд? К тому же – надо ли признаться? – его столь длительная привязанность уже начала приносить свои плоды. В тишине моих ночей, в одиночестве я тоже иногда думала об этом человеке, который думал обо мне всегда. В ту минуту, когда мне предстояло распрощаться с ним навеки, я глубже вгляделась в собственную душу и осознала, что любила его… Я осталась.

Алексей говорил правду. Его жизни не хватало именно любви. Последние два года, любя меня, он счастлив или по крайней мере выглядит счастливым. Он отказался от этого безумия, от заговора, в который ввязался только потому, что жизнь опротивела. Тяготясь препятствиями, которые создавала для наших встреч моя служба у мадам Ксавье, он, ничего мне не сказав, арендовал для меня этот магазин.