Александр Дюма - Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник)

Вот уже полтора года я живу другой жизнью, занимаясь тем, чего мне не хватало в юности, ведь у него, при его достоинствах, будет потребность находить в своей любимой черты, выработанные воспитанием и наукой, даже тогда, когда он ее, увы, разлюбит. Отсюда и те перемены, которые вы заметили во мне, сопоставляя мое скромное положение с моей личностью. Стало быть, вы сами видите, что я правильно сделала, когда вовремя остановила вас: только неисправимая кокетка могла бы поступить иначе. Теперь вы знаете: я не могу вас полюбить, потому что люблю его.

– Да, и мне также понятно, благодаря чьей протекции вы надеялись добиться, чтобы моя просьба была удовлетворена.

– Я уже поговорила с ним об этом.

– Превосходно. Но я отказываюсь.

– Это ваше право.

Я обиженно надулся, тогда она спросила:

– Вы хотите, чтобы мы поссорились и больше не виделись?

– О, это было бы слишком жестоко по отношению ко мне, я ведь здесь никого не знаю.

– Что ж, тогда смотрите на меня как на сестру и предоставьте мне действовать.

– Вы этого хотите?

– Я на этом настаиваю.

Тут дверь гостиной открылась, и на пороге появился граф Алексей Ванинков, видный молодой человек лет двадцати пяти – двадцати шести, статный, светловолосый, с чертами полутурка-полутатарина, как я уже говорил, кавалергард в чине лейтенанта. Его полк пользовался привилегиями и долго состоял под командованием царевича Константина, брата императора, который был в ту эпоху вице-королем Польши. По обычаю русских, которые не хотят расставаться с военной формой, Алексей был в мундире, с орденами Владимира Святого и Александра Невского на груди и Станислава третьей степени на шее. Увидев его, Луиза с улыбкой встала:

– Добро пожаловать, ваша светлость, – сказала она. – Мы как раз о вас говорили. Позвольте представить вам моего соотечественника, о котором я вам рассказывала, прося для него вашего высокого покровительства.

Я поклонился, граф отвечал изящным приветствием, потом заговорил на чистом – может статься, даже слишком безупречном – французском языке:

– Увы, Луиза, дорогая, – тут он поцеловал ей руку, – моя протекция не слишком весома, но я могу помочь мсье направить свои усилия в нужное русло, смогу дать несколько советов. К тому же, коль скоро у мсье пока нет клиентуры, я лично могу сделать почин, предложив ему двух учеников: своего брата и себя.

– Уже кое-что, но этого мало. А в полку вы не поговорили о вакансии учителя фехтования?

– Да, со вчерашнего дня я вошел в курс дела. Оказывается, в Петербурге уже есть два учителя фехтования, француз и русский. Ваш соотечественник, сударь, – он повернулся ко мне, – носит фамилию Вальвиль. О его искусстве я судить не берусь, но он сумел понравиться императору, который дал ему чин майора и наградил несколькими орденами. Он является учителем фехтования в императорской гвардии. Мой же соотечественник – очень хороший фехтовальщик и превосходнейший человек, не имеющий в глазах света иных недостатков, кроме того, что он русский. Поскольку император находит это простительным, его величество, который сам некогда брал у него уроки, сделал его полковником и дал ему орден Владимира третьего класса. Вы ведь не хотите начать с того, чтобы обзавестись врагами в лице этих двоих, не так ли?

– Разумеется, нет, – отвечал я.

– Что ж, тогда надо позаботиться о том, чтобы все не выглядело так, будто вы бросаете им вызов. Объявите состязание, устройте его, покажите на нем то, что умеете делать, и когда пойдут слухи о ваших достижениях, я порекомендую вас царевичу Константину, который как раз с позавчерашнего дня обосновался во дворце в Стрельне. Надеюсь, что по моей просьбе он соблаговолит передать его величеству ваше прошение.

– Отлично! Вот видите, все складывается как нельзя лучше, – сказала Луиза, довольная доброжелательностью, которую проявил ко мне граф. – Можете теперь убедиться, что я вам не солгала.

– Нет, и господин граф самый любезный из покровителей, равно как и вы – превосходнейшая из женщин. Я уповаю на то, что вы поддержите в нем это доброе расположение, а я нынче же вечером составлю программу состязания.

– Очень хорошо, – сказал граф.

– А теперь, господин граф, прошу прощения, но я нуждаюсь в том, чтобы меня просветили. Я устраиваю это состязание не затем, чтобы заработать денег, а чтобы меня узнали. Должен ли я в этом случае разослать приглашения, как на званый вечер, или надлежит потребовать плату, как за спектакль?

– О, непременно назначьте плату, дорогой мсье, иначе к вам никто не придет. Назначьте цену по десять рублей за билет. И пришлите мне сто билетов: я берусь их распространить.

Трудно было бы даже представить себе обхождение более подкупающее, поэтому моя досада растаяла без следа. Я откланялся и удалился.

На следующий день я навел мосты и уже спустя неделю устроил состязание, в котором, однако, не принимали участия ни Вальвиль, ни Иван Сивербрик, а только любители – поляки, русские и французы.

В мои намерения не входит перечислять здесь свои достижения, полученные и нанесенные удары. Скажу только, что уже во время сеанса господин граф де ла Ферроне, наш посол, предложил мне давать уроки его сыну, виконту Шарлю, а вечером и назавтра я получил несколько в высшей степени ободряющих писем, в числе авторов которых были такие персоны как герцог Вюртембергский, тоже просивший меня стать учителем его сына, и граф Бобринский, сам пожелавший у меня поучиться.

Поэтому, когда я снова повстречал графа Ванинкова, он сказал мне:

– Что ж, все прошло бесподобно. Вот теперь ваша репутация установилась, надо лишь, чтобы императорский патент придал ей вес. Возьмите это письмо, адресованное адъютанту царевича, он наверняка уже слышал о вас. Отправляйтесь к нему смело со своим прошением к императору, польстите немного его воинскому самолюбию и просите, чтобы он на вашем письме кое-что приписал от себя.

Я заколебался:

– Но, господин граф, вы уверены, что меня ожидает хороший прием?

– Что вы называете хорошим приемом?

– Ну, пристойный, подобающий.

– Послушайте, дорогой мсье, – смеясь заметил мне граф Алексей, – вы все время оказываете нам слишком много чести. Вы обходитесь с нами, как с людьми цивилизованными, а мы между тем всего-навсего варвары. Вот вам письмо: я открыл перед вами дверь, но я ни за что не отвечаю, все будет зависеть от хорошего или дурного настроения князя. А уж как выбрать момент поудачнее – ваше дело: вы француз, следовательно, бравый малый. Это своего рода сражение, где необходимо выстоять и завоевать победу.

– Да, но поле этой битвы – прихожая властителей, такая победа – удел царедворца. Признаюсь вашему превосходительству, что мне была бы куда милее настоящая дуэль.