Александр Дюма - Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник)

– Я знаю, как оно прошло, но ты имел дело только с второсортными противниками, с любителями.

– Поэтому я их щадил.

– Ах, так ты щадил их? Ну, а если бы не щадил, что бы изменилось?

– Я бы нанес десять уколов против двух.

– Ах-ах!.. Стало быть, ты и мне, к примеру, нанес бы десять против двух?

– Это зависит…

– Как так? От чего зависит?

– От того, как ваше высочество пожелает, чтобы я с ним обходился. Если бы вашему высочеству было угодно, чтобы я воспринимал его как великого князя, это вы нанесли бы мне десять уколов, а я – не больше двух. Но если бы вы мне позволили действовать так же, как с любым другим противником, вполне возможно, что и ваше высочество не избежали бы десяти уколов.

– Любенский! – закричал царевич, потирая руки. – Подай мои рапиры, Любенский! Ах-ах, господин фанфарон, сейчас мы увидим!

– Как, ваше высочество позволит?..

– Мое высочество не просто позволяет, моему высочеству угодно, чтобы ты ему нанес десять уколов. Уж не думаешь ли ты пойти на попятный?

– Когда я приехал в Стрельню и пришел во дворец, я сделал это затем, чтобы предоставить себя в распоряжение вашего высочества. Итак, извольте приказывать.

– Что ж, бери эту рапиру, надевай маску, и мы посмотрим!

– Значит, ваше высочество вынуждает меня к этому?

– Ну да, сто раз, тысячу раз да, тысячу миллионов раз да!

– Понял.

– Так что подавай мне десять уколов, слышишь? – сказал царевич, приступая к атаке. – Мои десять уколов, и чтобы ни одним меньше, ясно? Я тебе ни одного не уступлю. Ха! Ха!

Несмотря на такие ободрения со стороны царевича, я парировал его удары очень сдержанно, а выпадов даже не делал.

– Прелестно! – закричал он, распаляясь. – Похоже, ты меня щадишь? Ну, постой же… погоди… Ха! Ха!

Сквозь прорези в маске я видел, что его лицо багровеет, глаза наливаются кровью.

– Ну же, эти десять уколов, где они?

– Ваше высочество, почтение…

– Иди ты к черту со своим почтением! Коли, тебе говорят, коли!

На сей раз я воспользовался позволением и вмиг нанес три укола подряд.

– Вот это славно! – заорал он. – Теперь мой черед… Ну-ка… Ха! Укол! Еще… Да, ты не врал.

– Полагаю, что ваше высочество меня не щадит, а за мной еще семь туше.

– Так давай, плати свой долг… Ха! Ха!

Я задел его еще четырежды, и он ответным ударом тоже достал меня и возликовал, завопил, притопывая ногами:

– Туше, туше! Де Родна, ты видел, я уколол его два раза против семи!

– Два раза против десяти, ваше высочество, – возразил я, наступая в свой черед. – Восемь… девять… десять! Вот мы и квиты.

– Здорово, славно, отлично! – кричал царевич. – Все бы ладно, да только одного умения тыкать шпажонкой еще не достаточно. Для чего оно послужит моим кавалеристам? Тут потребна большая шпага, а то и сабля! Саблей-то владеешь?

– Примерно так же, как шпагой.

– Да? Что ж, ты, пеший, сможешь защититься саблей от всадника с копьем?

– Думаю, что смогу, ваше высочество.

– Ты так думаешь, но ты не уверен… Ах-ах! Ты, стало быть, не уверен?

– Если будет нужда, я уверен, что справлюсь, ваше высочество.

– Ага, ты, значит, уверен, что смог бы отбиться?

– Да, ваше высочество.

– Ты берешься парировать удар копья?

– Я сделаю это.

– При условии, что противник будет на лошади?

– Да.

– Любенский! Любенский! – снова закричал царевич.

Офицер прибежал.

– Приведи мне коня, и пусть мне дадут копье. Ты меня слышал? Копье и лошадь мне! Живо, живо!

– Но, ваше высочество…

– А, так ты спасовал? Ах-ах!

– Я не спасовал, ваше высочество. Будь моим противником кто угодно другой, все эти испытания были бы для меня забавой.

– А я чем не противник?

– С вами, ваше высочество, я одинаково боюсь и победы, и поражения. Ведь в случае успеха меня страшит, как бы вы не забыли, что сами приказали…

– Я ничего не забываю! К тому же вот де Родна, я в его присутствии приказываю тебе обходиться со мной так же, как ты бы обходился с ним.

– Прошу ваше высочество заметить, что вы меня не успокоили, ведь я бы и с его превосходительством обходился весьма почтительно.

– Льстец, ну, какой противный льстец! Ты хочешь таким манером снискать его дружбу, но зря стараешься: на меня никто повлиять не может, я, знаешь ли, сам, своим умом обо всем сужу. В первый раз ты преуспел. Поглядим, будешь ли ты таким же счастливчиком во второй.

Тут и офицер появился перед окнами, ведя в поводу лошадь и неся копье.

– Вот и славно, – продолжал Константин, устремляясь к выходу. – Иди-ка сюда, – он знаком приказал мне следовать за ним, – а ты, Любенский, дай ему саблю, добрую саблю, да чтоб была по руке, пусть-ка будет конногвардейская… Ах-ах! Теперь мы посмотрим. Я теперь только одно тебе могу сказать: держись, господин учитель фехтования, а то я тебя проткну, как лягушку.

С этими словами Константин вскочил на своего скакуна, дикое дитя степей, хвост и грива которого развевались на ветру, однако всадник управлял им с отменной ловкостью и одновременно поигрывал копьем, производя сложные манипуляции.

Мне принесли сразу три или четыре сабли, предложив выбрать одну из них. Я взял первую попавшуюся.

– Ну вот! Ты готов? – закричал царевич.

– Да, ваше высочество.

Тогда он пустил своего коня в галоп и поскакал в дальний конец аллеи.

– Но это же, конечно, шутка? – спросил я у господина де Родна.

– Напротив! Все как нельзя более серьезно, речь идет о вашей жизни или о месте, которого вы добиваетесь. Защищайтесь, как в бою, – это все, что я могу вам сказать.

Итак, дело обернулось куда опаснее, чем я думал. Если бы задача была только в том, чтобы защищаться и отвечать ударом на удар, мне бы еще стоило попытать счастья, но здесь-то все иначе: его копье остро заточено, да и моя сабля не затуплена. Шутка может обернуться весьма скверно, но жребий брошен. Раз я взялся, отступать нельзя. Итак, призвав на помощь все свое хладнокровие и ловкость, я приготовился дать царевичу отпор.

А он уже доскакал до конца аллеи и повернул коня. Что бы ни говорил господин де Родна, я все еще надеялся, что происходящее – не более чем игра… Но тут, в последний раз рявкнув мне «Ты готов?», он пустил коня в галоп, держа копье наперевес. Лишь тогда до меня в полной мере дошло, что на карту и впрямь поставлена моя жизнь, и приготовился к обороне.

Лошадь мчалась во весь опор, царевич, низко наклонясь, прильнул к ее холке, так что грива, развеваясь на ветру, почти скрывала его от глаз: я видел только макушку, торчащую между ушей скакуна. Подлетев вплотную, он попытался вонзить копье мне в грудь, однако я парировал его удар в третьей позиции и отскочил в сторону, а лошадь и всадник, увлекаемые разбегом, пронеслись мимо, не причинив мне никакого вреда. Увидев, что его удар прошел мимо цели, царевич мгновенно с невиданной ловкостью остановил коня.