Александр Дюма - Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник)

В последнюю неделю карнавала на петербургских улицах разыгрывается ночной маскарад, эта игра распространяется от дома к дому так же, как в наших провинциальных городах. Наиболее часто встречается костюм парижанина: тесная долгополая одежка, ворот рубашки, неимоверно накрахмаленный, выпирает из-под галстука дюйма на три-четыре, жабо чудовищных размеров, на голове завитой парик и маленькая соломенная шляпка. Карикатура дополняется брелоками и цепочками, болтающимися на шее и позвякивающими на поясе. К сожалению, как только маска узнана, свободе приходит конец, этикет вступает в свои права, и шут вновь становится его превосходительством, отчего игра неизбежно утрачивает часть своей пикантности.

Что касается простого народа, он, словно спеша вознаградить себя за все тяготы великого поста, налегает на мясные кушанья и напитки. Но как только пробьет полночь с воскресенья на понедельник, оргию сменяет строжайшее воздержание, и все остатки трапезы, прерванной первым звоном часов, бросят псам. Все тотчас меняется: вместо вольных жестов – крестные знамения, вместо вакханалий – молитвы. Зажигаются свечи перед иконами, и со следующего дня церкви едва вмещают всех прихожан.

И все же эти праздники, какими бы блистательными они ни казались, весьма поблекли по сравнению с тем, что были встарь. К примеру, в 1740 году императрице Анне Иоанновне вздумалось превзойти все, что ее подданные видывали до сих пор, и устроить один из подобных праздников так, как может себе позволить лишь русская императрица. С этой целью она устроила свадьбу своего шута и велела всем губернаторам прислать ей по паре представителей каждой народности, обитающей на подвластной ему территории, причем в национальных костюмах и на обычных для них транспортных средствах.

Приказ императрицы был скрупулезно выполнен, и в указанный день могущественная правительница узрела депутацию сотни различных народностей, названия которых она подчас припоминала с трудом. Там были камчадалы и лопари в санях, запряженных собаками, и оленьих упряжках, калмыки на своих быках, бухарцы на верблюдах, индийцы на слонах и остяки на лошадках. Тогда впервые, добравшись до столицы с разных концов гигантской империи, столкнулись лицом к лицу светловолосый финн и брюнет черкес, великан украинец и пигмей-самоед, башкир, киргиз и пригожие молодцы из Грузии и из Ярославля, чьи дочери украшали собой гаремы Константинополя и Туниса.

Каждого посланца в соответствии с природой края, откуда они явились, размещали под одним из четырех заблаговременно вывешенных знамен, представлявших зиму, весну, лето и осень. Затем, когда все были в сборе, по петербургским улицам стала разъезжать диковинная процессия из этих представителей. Это продолжалось целую неделю, но хотя зрелище каждый день повторялось, оно так и не смогло в полной мере удовлетворить любопытство публики.

Наконец наступил день свадебной церемонии. Новобрачные отстояли богослужение в дворцовой часовне и, сопровождаемые своей шутовской свитой, направились в особняк, приготовленный для них императрицей. Он вполне соответствовал общему стилю этих торжеств. То был дворец длиной в пятьдесят два фута и шириной в двадцать, целиком вырубленный изо льда. Орнаменты, украшавшие его фасад и внутренние покои, столы, стулья, подсвечники, тарелки, статуи и само брачное ложе, прозрачное, как стекло, галереи, что возвышались над кровлей, и фронтон над парадным входом – все было покрыто росписью, блистательно имитирующей зеленый мрамор, и находилось под охраной шести ледяных пушек, одна из которых, заряженная полутора фунтами пороха и ядром, приветствовала появление молодых залпом. Но всего любопытнее в этом студеном дворце был колоссальный слон, несущий на своей спине персиянина в полном вооружении и ведомый двумя слугами. Служа то фонтаном, то факелоносцем, слон выпускал из своего хобота в зависимости от времени суток либо водяные струи, либо огненные. Время от времени он силами тех восьми или десяти человек, что прятались в его выдолбленном во льду пустом брюхе, издавал леденящие душу трубные звуки, слышные во всех концах Петербурга.

Увы, подобные праздники эфемерны даже в России. Великий пост разогнал все сто народов по домам, оттепель растопила чудо-дворец. С тех пор ничего подобного здесь больше не видели, и кажется, карнавал что ни год становится все грустнее.

В 1825-м веселья было еще меньше, чем обычно. Это объяснялось все возрастающей меланхолией императора Александра, распространившейся уже не только на придворных, но и на простой народ.

Поскольку некоторые утверждают, будто причиной этой печали были угрызения совести, мы точно и без утайки поведаем о том, что ее вызывало.

После кончины Екатерины II, своей матери, Павел I вступил на престол, от коего был бы, несомненно, отрешен навсегда, если бы его сын Александр пожелал опередить отца, на что рассчитывала покойная царица и не только она. Проведя многие годы в изгнании, без доступа ко двору, разлученный со своими детьми, чьим воспитанием занималась их бабка, новый император внес в управление делами государства дух жестокой и странной подозрительности, превратившей краткий период его пребывания на троне в спектакль, почти непостижимый как для соседних народов, так и для их правителей, его коронованных собратьев.

Мучительный крик, вырвавшийся у Екатерины II после тридцати семи часов агонии, отозвался во дворце Павла I как весть о том, что отныне он – самодержец всея Руси. В ответ на этот предсмертный крик императрица Мария пала к ногам супруга вместе со своими детьми и первая приветствовала его как царя. Павел поднял их и заверил в своей решимости быть добрым государем и любящим отцом. Затем и весь двор, начальники департаментов, армейские чины, знатные персоны в порядке, отвечающем их рангам и древности рода, чередой проходя перед ним, простирались ниц, а следом за ними и гвардейский полк, приставленный к прежней резиденции Павла, дворцу в Гатчине, во главе с офицерами прибыл в столицу принести клятву верности государю, которого они еще вчера стерегли скорее как пленника, чем как наследника короны, не столько оказывая ему почесть, сколько отвечая за него перед царицей.

С этого самого момента командные выкрики, бряцание оружия, скрип громадных сапог и звяканье шпор наполнили покои, где только что уснула вечным сном великая Екатерина. Назавтра же Павел I был провозглашен императором, а его сын царевич Александр – предполагаемым наследником престола.

Павел воссел на трон после тридцати пяти лет лишений, изгнания и отверженности, когда ему уже сравнялось сорок три. Он внезапно стал правителем государства, где еще вчера был узником. За эти тридцать пять лет он много выстрадал, а следовательно, и многому научился, поэтому на престол он взошел уже с готовыми постановлениями, составленными в изгнании, и с судорожной торопливостью, выглядевшей довольно странно, принялся приводить их в исполнение.