Лариса Склярук - Плененная Иудея. Мгновения чужого времени (сборник)

Немецкий офицер, безусловно, должен быть готов к любой неожиданности. Но, черт возьми, что все это значит? И Карл несколько растерянно зашагал вдоль улицы. Поворот, еще поворот, ступени вниз, ступени вверх, какие-то ворота в стене, видимо окружающей все эти улицы. Что же там за воротами? Может, там окончится этот бред? И Карл направился к воротам. И тут опять за спиной он услышал ставший ему уже знакомым голос:

– Не стоит выходить из гетто, Кароль. Ты же сам знаешь: обстановка сейчас не самая лучшая и чехи не слишком благосклонны к прогулкам евреев по Праге.

Так еще интересней. Карл резко повернулся к Исроэлю и насмешливо произнес:

– Значит, ты утверждаешь, еврей, что мы в Праге?

– В Пражском гетто, – спокойно уточнил юноша.

На территории Чехии евреи появились примерно в десятом веке. Сначала было образовано три общины. Под Вышеградом. На Малой Стране. И на Староместской площади. Но две первые исчезли, не выдержав стихийных бедствий и погромов. А третьей повезло больше. Она сохранилась.

Вся история евреев Средневековья была полна своеобразных взлетов и падений. Периоды относительного благополучия и даже расцвета непременно сменялись погромами и изгнанием. Еврейские общины уничтожались и возрождались.

Стена, выстроенная вокруг еврейского квартала, с шестью запирающимися на ночь воротами, была не только следствием желания христиан отделиться от евреев, но и сами евреи были не против жить за стеной. Можно сказать, что отчуждение было взаимным.

Евреи хотели общаться на своем языке, выполнять заповеди, молиться в синагоге, есть кошерную пищу, обучать детей в религиозных школах, оказывать взаимную помощь. Да и держать под контролем общину легче, когда она вся здесь, на глазах. Без чужого влияния. Кроме того, стена давала некоторую защищенность. Но так как сам квартал не расширялся, оставался в тех же территориальных размерах, а за пределами квартала евреям селиться не разрешалось, то постепенно образовалось Пражское гетто с его теснотой и перенаселенностью.

– Ну так вот. Как тебя там, – презрительно хмыкнул Карл, – Исроэль. Слушай и запоминай. Первое – я не собираюсь торчать в каком-то гетто по той простой причине, что я не еврей. Я – чистокровный немец, ариец. Вот мои документы, – высокомерно произнес он слова, которыми собирался поставить на место этого Исроэля, возомнившего, что он, Карл Дитфрид, может быть родственником какому-то еврею.

Сказал и поднял было руку к накладному карману мундира, где находились документы, но вдруг, похолодев, понял, что никаких документов, удостоверяющих его личность и подтверждающих, что он немец, у него нет. Карл все же похлопал себя руками по тем местам, где должны были быть карманы и документы, и, задумавшись, застыл.

– Пойдем домой, Кароль. Мама будет волноваться, и папа, и Мирьям. Пойдем, – мягко, осторожно, как больного, попросил Исроэль.

Не отвечая, Карл – вернее, как мы теперь будем его называть, Кароль – быстро прошагал к воротам и, пройдя их, принялся бесцельно бродить по Праге, пытаясь собраться с мыслями, припомнить все начиная с того момента, как Марко сорвал кольцо с пальца девушки, и проанализировать случившееся с ним.

Анализ не получался. Он должен был ответить на два важных вопроса. Во-первых, как он попал в Чехию, тогда как еще утром, он в этом уверен, был в Польше. А во-вторых, пусть даже он сейчас в Чехии. В конце концов, середина двадцатого века, и самолету преодолеть такое расстояние не проблема. Проблема начиналась в другом. Он не мог себя убедить, что на дворе именно двадцатый век. И признаки этого другого века попадались ему на каждом шагу и совершенно сбили его с толку.

Где широкие улицы, автомобили, столбы с электрическими проводами, телефонные будки, светофоры? Где привычные глазу человека двадцатого века лица, прически, одежда?

Даже запахи, черт возьми, были другими. Сколько Кароль ни втягивал носом воздух, он не уловил запаха бензина или выхлопных газов. Зато лошадиным навозом, нечистотами пахло вполне основательно.

Не веря своим глазам, Кароль дотрагивался до углов домов и убеждался, что все было настоящим. Не муляжом, не декорацией.

По каменным мостовым звонко цокали копытами лошади. Всадники, разодетые в шелка и бархат, надменно оглядывали прохожих, задерживая взгляды на хорошеньких горожанках в длинных платьях и кокетливых чепцах. Дребезжали наполненные сеном или овощами телеги. Крестьяне в войлочных шапках и холщовых штанах, позевывая, шли рядом, понукая своих меринов. Водовозы провозили бочки с водой. Ремесленники работали на порогах своих небольших мастерских. Хозяева лавок приглашали посмотреть товар. Одетые в кожаные дуплеты, прошли стражники, окинув Кароля пристальным взглядом. Словом, все вели себя так, как и должны были себя вести жители города, но города – средневекового.

И странное дело, заметил Кароль, горожане, встречая его взгляд, сначала приветливо улыбались, затем, оглядев внимательней, отворачивались, а иные даже сплевывали. От непонимания возникшего вокруг него мира мысли путались, метались, отвлекались. Что это? Маскарад? Массовый гипноз? Происходящее перед глазами не поддавалось логическому анализу. Он не знал, что и думать, как себя вести. Наконец, совершенно измученный, Кароль вышел на площадь.

День поворачивал к вечеру, и серая дымка, разливающаяся в воздухе, придавала всему вокруг неповторимое очарование. Здания казались странно знакомыми. Кароль был далек от религии и не увлекался архитектурой, но открывшийся его взгляду собор классической готики заворожил его своим изяществом, заставил забыть на время о том, что он устал, голоден и не знает куда идти.

Наделенный сильным характером, он обладал еще и пылким сердцем, откликающимся на красоту. Заглядевшись, Кароль долго стоял, любуясь собором Девы Марии перед Тыном.

Две прекрасные серые башни устремлялись в небо всеми своими острыми шпилями. Золотые шары на них матово светились в лучах заходящего солнца. Проплывающие облака создавали странный эффект полета. Все выше и выше в небо поднимаются шпили, еще мгновение, и кажется, что, оторвавшись от площади, взлетит весь собор и вместе с ним улетит оглушенный сегодняшним днем Кароль.

Но нет, не взлетел.

– Смотри-ка, как спокойно разгуливает по улицам этот еврей, – намеренно громко раздалось рядом.

Кароль оглянулся. Невдалеке стояли два молодых щеголя в нарядных бархатных костюмах, отделанных кружевами и лентами. Мягкие шляпы украшены перьями. Плащи. Шпаги.

Высокий темноволосый красавец, произнесший эти слова, обращался к своему приятелю, человеку крупному, полноватому, широколицему и широкоплечему, но при этом не сводил с Кароля дерзких глаз.