Лариса Склярук - Плененная Иудея. Мгновения чужого времени (сборник)

Вдруг кто-то дотронулся до ее руки. Нервы Оллии были настолько расстроены, что она не просто вздрогнула, как обычно в подобной ситуации, а вся похолодела, передернулась, вскочила как ужаленная и уже готова была пронзительно, на весь дом, закричать, когда в последний момент разглядела, что это был дядя, и обессиленно опустилась на скамью.

– Прости, девочка. Не хотел пугать тебя, – лицо Авла Кезона расстроенно скривилось, – но мне нужно поговорить. – Он придвинулся ближе к девушке и зашептал ей на ухо: – Ты и впрямь решила уехать с этим варваром?

Оллия молчала, не зная, что ответить. Ей было понятно волнение дяди. Дом, принадлежавший ее рано умершему отцу, был предназначен ей в приданое. Но дядя всегда надеялся, что ему удастся выдать Оллию за богатого человека. Девушка покинет дом, а обеспеченный зять позволит ему продолжать жить в этом доме. Во всяком случае, именно на таких условиях, как единственный мужчина, под покровительством которого находится девушка, он собирался давать разрешение на брак. Если же Оллия уезжала неизвестно куда, так, может, это еще лучше.

Христианское учение об отречении от земной жизни во имя жизни потусторонней, о равенстве всех перед лицом Бога, неважно, иудей ты или язычник, свободный или раб, мужчина или женщина, а особенно высказывания о блаженстве бедности несказанно пугали Авла Кезона. Нередки бывали случаи добровольного отказа христиан от богатства, которое передавалось Церкви или раздавалось бедным. Естественно, ему не терпелось услышать намерения девушки, и он неприлично спешил.

Конечно, он сожалел о погибшей Клавдии, но ведь она и сама виновата. А он еще нестарый мужчина, вполне сможет жениться, особенно имея собственный отдельный дом. Итак, дядя решил не препятствовать отъезду племянницы. Все это Оллия без труда прочитала и поняла в вопросе дяди, и от этого понимания ее покоробило.

Не понимала она другое – своего сердца. Необычная грубая красота Мансура, его сила, уверенность в себе, даже немногословность, весь не раздираемый внутренними противоречиями цельный суровый облик, столь непохожий на облик большинства римлян, которых дядя сулил ей в мужья, одновременно и пугал, и притягивал ее. Любовь к мужчине, рождающаяся в ее сердце, мешалась с чувством благодарности за свое спасение и горечью, что она не смогла стойко, как другие, перенести испытания, посланные ей небом, и потому ей будет невозможно вернуться в христианскую общину. Ей мягко, но решительно будет отказано в крещении.

Она страдала и от того, что спаслась, и от испытанного ею безмерного ужаса близкой смерти. Ведь если бы не неизвестно откуда появившейся Мансур, вместо нее, Оллии, сейчас была бы рваная кровавая груда изломанных костей. Девушка содрогалась от постоянно возникающих страшных видений, от железного запаха крови, преследующего ее в пропитанном ароматами цветов дворике. Ей нечего было ответить дяде.

Не дождавшись ответа, печально вздохнув, Авл Кезон мягко похлопал Оллию по безвольно лежащей руке, желая показать этим жестом, что вполне понимает ее чувства, и ушел спать, благоразумно решив перенести обсуждение на другое время.

Проходя через атрий, он остановился. Ему показалось, что из темноты кто-то внимательно за ним наблюдает. Авл Кезон обвел взглядом полумрак комнаты, взглянул вверх, где сквозь отверстие в крыше светились звезды, никого не нашел и, снова вздохнув, скрылся в своей спальне.

А между тем чувства не обманули мужчину, за ним действительно наблюдали. Мансур также не спал этой ночью. Он слышал и вопрос Авла Кезона, и молчание девушки. Неслышно выскользнув из-за колонны, где он притаился, Мансур прошел в перистиль.

Воин мог двигаться совершенно бесшумно, но, видя испуг девушки при неожиданном появлении дяди, он решил не испытывать вновь ее нервы, и Оллия издали услышала его приближающиеся шаги. Подняла опущенную голову.

Мансур сел рядом на скамью, взял руку девушки в свои руки. Ее узкая небольшая ручка скрылась в больших ладонях. Воин испытывал сейчас совершенно неожиданные, немыслимые для себя чувства. Он гладил руку девушки и таял от прилива нежности, мучался, не находя слов для своих чувств.

– Я не умею говорить тех слов, что говорят поэты. Но я полюбил тебя с первого взгляда. Ничего не бойся. Я скорее умру, чем позволю тебя обидеть.

– Я знаю, – тихо сказала Оллия. Ее глаза мягко лучились в лунном свете. Она дотронулась рукой до щеки воина, ласково провела по ней, коснулась его губ.

– Ты увидишь пустыню и беспредельные волны песка, желтого, как твои нежные волосы. Ты залюбуешься быстрыми водами Окса. Ты полюбишь небо Бухары, такое же синее, огромное, яркое, как твои глаза. Ты увидишь башни благословенного города – столь высокие, что по ночам звезды ложатся на них отдыхать, – с глубокой страстью сказал воин.

Оллия улыбнулась:

– А говорил, что не умеешь, как поэт. О, ты говоришь еще лучше. Конечно же, я поеду с тобой. Но может быть, ты останешься здесь, в Риме, – голос ее зазвучал неуверенно, словно она уговаривала сама себя, – это ведь дом моего отца. Он будет твоим после нашей женитьбы.

– Нет, – отрезал Мансур, – мне здесь нечего делать.

Оллия встала, легко прикоснулась теплыми губами к щеке мужчины и ушла. Складки плаща мягко потянулись вслед за ней по гладким плитам. Совершенно очарованный, Мансур безмолвно смотрел ей вслед.

Следующие несколько дней прошли для Оллии как во сне. Они бродили по рынкам Рима, отыскивая торговцев, слышавших о реке Яксарт. К глубокому изумлению Оллии, оказалось, что такая река известна римлянам еще со времен походов Александра Македонского, покорившего Бактрию и Согдиану и даже женившегося на бактрийской княжне Роксане. Но дело осложнялось тем, что никто из римских купцов не ходил столь далеко на восток.

Вскоре они познакомились с богатым купцом, который с большим торговым караваном отправлялся в Антиохию.

Это был красивый мужчина средних лет с круглыми карими глазами, крупным носом и полными влажными губами сластолюбца. Своим высоким ростом, плотным телосложением, завитыми на греческий манер волосами, тогой, тщательно задрапированной многочисленными складками, Квинт Минор напоминал ожившую и сошедшую с постамента статую.

Оллии он не понравился с первой минуты. От его бесцеремонных, оценивающих ее взглядов, от звуков звучного вибрирующего голоса ее передергивало.

– Нам предстоит долгий путь. Мы успеем познакомиться поближе, – многозначительно и игриво сказал он Оллии.

Сопровождающая Оллию рабыня Пуэлла, постоянно находящаяся за спиной девушки, тихо прошептала ей на ухо: «Ну и кот». Но она даже не успела договорить, как Мансур сделал шаг вперед вплотную к купцу и, жестко глядя ему в глаза, отчеканил: