Вера Космолинская - Драконье царство

Одиннадцать кораблей, двинувшиеся навстречу саксам, столкнулись с первыми из них чуть раньше, чем это было запланировано для идеального хода событий, но поскольку идеальный ход событий вещь мифическая, особенно сожалеть об этом не приходилось. Два саксонских корабля уже пылали, объятые пламенем, третий разгорался. Горящие попытались вплотную подойти к противнику, но так как управление было на них уже в сущности потеряно, бритты без особенного труда уклонились от нежелательной встречи, и так как делать больше на плавучих факелах было нечего, их команды попрыгали в воду. До берега было далеко, но не настолько, чтобы сильный человек, да еще запасшийся каким-нибудь подходящим куском дерева до него не добрался. Еще проще было добраться до ближайших судов соратников, которым не помешало бы увеличение экипажей для предстоящей рукопашной схватки, тем более что, несмотря на общее количество судов, плотность людей на них была куда ниже, чем на тех же кораблях, прибывавших к Саксонскому порту.

В конце концов, отводить корабли с грузами и за подкреплением совсем необязательно было в том же полном составе, в каком саксы сюда прибывали, даже не считая некоторой естественной убыли, понесенной ими в стычках на суше. Именно на это и рассчитывал Гавейн. Большая часть его людей только и годилась, что для рукопашного боя. Зато в обычной драке они были все еще в своей стихии, изголодавшиеся по ней как волки за время беспокойного созерцания и размышления, на сколько же локтей под деревянным днищем уходит дно морское.

Корабли стали сталкиваться бортами, и команды, взбадривая себя боевыми кличами, кинулись на абордаж, как уже не раз делали это на учениях, и тут уже численное превосходство оказалось отнюдь не за саксами. Понаблюдав за битвой с безопасного расстояния, две малодушно отплывших в сторону посудины, словно бы нехотя (особенно та, что была демонстративно обстреляна Гавейном, хоть это не причинило ей никакого вреда, разве только обиду) стали возвращаться к месту сражения. Не то чтобы исход был им уже ясен, но они ощутили себя пристыженными, и верх взяла та часть их команд, что и прежде была против отступления.

Корабли Гавейна и Бедвира со свистом, скрипом и скрежетом первыми сцепились крюками с неприятелем. Гавейн торопился принять основной удар на себя, чтобы поменьше досталось остальным, не без резона полагая, что лучше него ни бойцов ни стратегов тут не найдется, и заодно ощущая печальное одиночество — в отсутствие себе подобных, на кого можно было бы положиться, а в случае ошибки или неудачи разделить их или и вовсе «отдать другу». Зато, конечно, никто не стоял над душой со своими соображениями и не задумывал выкинуть что-нибудь непредвиденное в самый неожиданный момент. Впрочем, и этого не хватало. За всем приходилось следить одному. Хорошо, но скучновато, никакой серьезной диалектики…

— Э-эх, — пробормотал Гавейн, спрыгивая с борта чужого корабля в гущу врагов и не без ехидства припоминая эпические сказки о героях, повергающих сотни и тысячи врагов в одиночку. — И схватил он меч-кладенец… и топор иже с ним… и «поклал» всех штабелями…

Но на самом деле, положиться все-таки было на кого. Бедвир ни в чем не хотел отставать от адмирала по мере своих сил, вот и сейчас умудрился вступить в схватку почти одновременно с ним — со своего корабля, тут же перехватив идущий на помощь первому, атакованному Гавейном, саксонский корабль. И воодушевление, с каким он управлялся с кораблями — своим и вражескими, с лихвой замещало опыт и вовсю заражало его людей.

А где же в это время был Гарет? Ему досталась ответственная миссия по защите флагмана, буде что-то пойдет не так, как хотелось бы. Ничего непредвиденного, правда, не случилось. Но это отнюдь не значило, что он находился в полной безопасности. Какая-то часть неприятеля проникла и сюда, и Гарету тоже довелось принять участие в схватке. Сперва ему никак не удавалось проявить себя, так как его защищали прочие воины, оставленные для обороны судна, но в один не столь уж прекрасный миг один из них, ближайший к Гарету, упал, сраженный топором сакса, и Гарет как во сне бросился вперед и воткнул свой короткий меч в подмышку еще не выпрямившегося врага. Запах пота, крови и ярости ударил Гарету в нос, и он отшатнулся, но дело было сделано. Сакс захрипел, зашатался, и тряпичной куклой осел на скользкую от крови палубу. Гарет на мгновение оцепенел, его первым порывом было бросить меч, зажмуриться и забыть обо всем, но надо отдать ему должное, ничего подобного он не сделал. Кто-то из своих тут же толкнул его себе за спину, и он снова оказался в относительной безопасности, тупо думая о том, как же просто все произошло.

— А это просто — убить человека? — когда-то уже опасливо спрашивал он.

— Скажу тебе по секрету. Просто, — как-то уже отвечал ему Гавейн. С Гавейном у него сложились даже в чем-то более доверительные отношения, чем с Артуром. Гавейн казался ему не таким загадочным. — В этом-то и вся сложность. Поймешь, когда придется.

Ему казалось, что он почти понял уже тогда. Но теперь он был уверен, что ничего тогда не понял, и сейчас ничего не понимает. Не только этих слов, а вообще ничего. Ему было холодно и жутко. И одиноко. От острого ощущения тщеты всего земного и от сомнения в неземном неприятно посасывало под ложечкой. Потом он огляделся, и ему пришла в голову мысль, что если не всем людям на свете, то скорее всего всем присутствующим такие чувства в той или иной степени знакомы, или были знакомы когда-то. И одиночество исчезло. Уступив место горькому состраданию и чему-то похожему на смирение, хотя смиряться очень не хотелось. Потому что при этом приходилось смиряться и с собственной смертностью, и с возможностью того, что это может быть так же просто и даже в чем-то глупо. Всегда глупо. По сравнению с логикой, стройностью, некоей упорядоченностью жизни, наполненной чем-то, если не смыслом, то мыслями, чувствами, работой разума, гореньем божьей искры, что-то творящей, изменяющей то, что ее окружает. Такая вот глупость. Гарет вздохнул и неожиданно разозлился. Но применить свою злость в деле ему не пришлось. Нападение на корабль было отбито, и вплоть до конца всего сражения больше не повторялось. За несколько часов немало душ ушло к своим богам. Может быть, к каким-то своим богам уходили и корабли.

— Что это ты здесь делаешь? — полюбопытствовал Гавейн по возвращении, застав Гарета перегнувшимся через борт. Сам Гавейн немного прихрамывал, легко раненый в икру, когда «какой-то гад» попытался подрезать ему поджилки.

— Морская болезнь, — пробормотал Гарет, припомнив, что сам Гавейн называл так подобное явление, которое до сих пор его почему-то не беспокоило. — Очень неожиданно…