Станислав Вольский - Завоеватели

— Слава, слава! — презрительно протянул Пизарро. — По-моему, деньги лучше славы, сеньор Бальбоа. А еще лучше денег — власть. Но я неуч, и не мне спорить с вами. Прощайте, сеньор Бальбоа!

— Ты ничего не понимаешь в географической науке, Франсиско. Мои новые открытия дадут науке…

Бальбоа не удалось кончить своей фразы: собеседник его, не дослушав, повернулся спиной и ушел.

По мере того как приближался срок отплытия, настроение Педрариаса все более и более ухудшалось. Он чрезвычайно опасался результатов экспедиции. Если она приведет к большим открытиям, Бальбоа сразу затмит наместника при королевском дворе, оттеснит его на второй план. Педрариас ходил сумрачный, не спал по ночам, и наблюдательный Пизарро замечал, как при одном упоминании имени Бальбоа у завистливого старика загораются в глазах злые огоньки и плотно сжимаются губы, чтобы опрометчивое слово не выдало клокочущей в груди ненависти.

Накануне отплытия эскадры поздно вечером Пизарро спешно потребовали к наместнику. Педрариас встретил его встревоженный и печальный. Но по некоторым признакам Пизарро, прекрасно изучивший за это время своего начальника, сразу понял, что за этой личиной скрывается злорадное торжество.

— Я получил ужасное известие, Пизарро, — начал наместник. — Я никогда не думал, что такое горе обрушится на мою седую голову! Мой любимый зять, которому я так доверял, оказался изменником!

От неожиданности Пизарро выронил из рук шляпу. На лице его изобразились смущение и горе.

— Мне донесли из самых верных источников, что Бальбоа не намерен исполнять данные ему инструкции. У него есть какой-то свой план, и он хочет ехать в какие-то другие места, чтобы потом независимо от меня сноситься с Испанией. Понимаешь, Пизарро, он изменяет мне, наместнику короля!

— Вам? — воскликнул Пизарро с хорошо разыгранным волнением. — Вам, своему благодетелю, отцу своей жены, человеку, который любит его, как сына? Хуже такой измены ничего нет на свете, сеньор наместник!

— Правда, правда, — торопливо проговорил наместник. — Несмотря на мою любовь к нему и моей дочери, я вынужден немедленно принять меры. Ты должен взять с собой отряд в десять человек и сейчас же арестовать его. Я уже послал за ним, и ты, наверное, встретишь его по дороге. Как только встретишь, арестуй и отведи в тюрьму.

Пизарро откланялся и пошел исполнять приказ. Неподалеку от дома наместника он действительно встретил Бальбоа, торопившегося к Педрариасу.

— А, Франсиско! — ласково обратился к Пизарро его бывший начальник. — Куда это ты собрался в такое позднее время?

— Туда, куда я не хотел бы итти ни за какие блага мира, сеньор Бальбоа, — потупив глаза и низко поклонившись, отвечал Пизарро. — Но вы знаете, что долг солдата выше всего. Я должен арестовать вас, сеньор Бальбоа.

— Арестовать меня? По чьему приказу? — воскликнул Бальбоа, едва веря своим ушам.

— По приказу сеньора наместника. Благоволите следовать за мною в тюрьму.

Бальбоа пристально взглянул на Пизарро. Изумление сменилось на его лице презрением.

— И для этого поручения у моего тестя не нашлось никого, кроме тебя, моего друга? Иуд-предателей, конечно, много на свете, но я не думал, что ты из их числа. Или тебе уж очень много предложили за эту услугу?

— Долг выше всего, сеньор Бальбоа, — повторил Пизарро. — Мое сердце разрывается, я молю пресвятую деву о вашем спасении, но я не могу иначе поступить. Следуйте за мной, сеньор Бальбоа.

Бальбоа просидел в тюрьме долго. Педрариасу потребовалось немало времени, чтобы подготовить лжесвидетелей и собрать мнимые улики, изобличавшие его зятя в измене. Весной 1517 года состоялся суд. Приговор, заранее предрешенный, гласил: «Предать Бальбоа смертной казни через обезглавление».

Казнь состоялась на площади, перед домом наместника. Окна в доме Педрариаса были закрыты и завешаны темной материей. Приближенные из свиты Педрариаса шептали среди собравшейся толпы: «Сеньор наместник приказал повесить всюду черные занавеси, чтобы ничто не мешало ему молиться за упокой души его несчастного зятя». Никто, конечно, не видел, как маленький краешек занавеси отдернулся и к отверстию приник слезящийся старческий глаз. Не отрываясь, он следил, как Бальбоа вели к площади, как он положил голову на плаху, как сверкнул топор палача. А когда голова Бальбоа скатилась с плеч, поднялась старческая рука и осенила лоб крестным знамением.

— Упокой, господи, его душу, — прошептали старческие губы.-И да будет благословенна пресвятая богородица за то, что убрала с моего — пути этого человека!

Пизарро присутствовал при казни. При виде связанного Бальбоа ему невольно вспомнились торжественные минуты открытия Южного моря и слова, которыми ободрял его злополучный конквистадор после неудачной экспедиции. Он поспешно оборвал эти воспоминания. О неудачниках не стоит думать. По ним служат заупокойную мессу, а затем забывают о них навсегда. Как только в церкви, куда поспешил Пизарро тотчас после казни, замолкли последние слова похоронной службы, Пизарро навеки изгнал Бальбоа из своей памяти.

Как и все люди его возраста и положения, Педрариас не был склонен к рискованным предприятиям. Принимать личное участие в далеких экспедициях он уже не мог, а доверить открытия людям посторонним он не решался. Поэтому главная забота его заключалась не в том, чтобы расширять владения испанской короны, а в том, чтобы по возможности никого не пускать на соседние территории.

Только одним способом можно было заставить его нарушить это мудрое правило: убедить его в необыкновенной выгодности новой затеи и пообещать его превосходительству половину или треть барышей. Но и этот способ удавался лишь в том случае, если он был уверен, что человек, отправляющийся в экспедицию, не имеет связей при дворе и не сможет получить самостоятельное наместничество. Таким человеком и был Гаспар Эспиноса, который сумел выпросить у Педрариаса четыре корабля эскадры Бальбоа и отправился разведывать северо-западную часть перешейка. Благодаря неопытности руководителя путешествие это кончилось неудачей и принесло только убытки. После этого Педрариас стал еще осторожнее. Он постарался навсегда забыть о соблазнах новых земель и все свое время посвятил устройству вверенной ему колонии.

Прежде всего нужно было окончательно усмирить индейцев и обеспечить прочную и безопасную связь между атлантическим и тихоокеанским побережьями перешейка. Карательные военные походы, в которых принимал участие и Пизарро, так успешно «умиротворили» страну, что из коренного ее населения осталось в живых меньше половины. Запуганные индейцы беспрекословно делали все, что приказывали им белые, и через два-три года оказались на положении бесправных крепостных. С помощью их дарового труда были проложены удобные дороги через горные проходы и налажено судоходное сообщение по реке Чукунакуе, впадавшей в Тихий океан. По этому пути на тихоокеанское побережье непрерывным потоком потекли товары и переселенцы. Вскоре там образовался ряд поселений, самым значительным из которых была Панама. Панама разрасталась так быстро, что Педрариас сделал ее главным городом своего наместничества, и к 1520 году она уже походила на настоящую столицу, с дворцом наместника, кафедральным собором, казармами, крепостью, магазинами и торговыми складами. В ее порту начинали даже строиться корабли. Можно было надеяться, что Панама скоро догонит Сан-Доминго, столицу Эспаньолы и всей испанской Индии.