Бернард Корнуэлл - Несущий огонь (ЛП)

Я посмотрел направо и увидел в тени холмов толпу, главным образом женщин и детей, наблюдающих с дальнего берега бухты. Почти все глазели на нас, и это подсказывало мне, что Домналл не перебрался через Нижние ворота. Очень немногие ушли посмотреть, что происходит у Морских ворот, но даже эти люди теперь уставились на вершину крепости, а значит Гербрухт и его воины по-прежнему удерживают ворота, и битва состоится здесь, на каменной насыпи, ведущей к вершине Беббанбурга.

Эту вершину захватили воины Этельхельма. Выглядели они грозно — стена из окованных железом ивовых щитов и острой стали, но быстрая смерть Вальдере их наверняка потрясла. Хотя у Этельхельма были причины чувствовать себя уверенным. Мы атаковали вверх по холму, а последний отрезок представлял собой каменные ступени, крутые, как земляной вал любой крепости. Этельхельм наверняка убежден, что я совершил ошибку и веду своих воинов на смерть. К тому же он знал, что мой кузен, увидев, как нас мало, приведет свой отряд нам в тыл. Нам придется драться на крутом склоне, отражая атаки с двух сторон. Я оглянулся и заметил, что сидящий верхом кузен дает приказ своей стене из щитов выступать.

Отряд Финана спешил нам на подмогу. Оставив Морские ворота, он открыл их для нападения моего кузена, но сейчас снаружи ворот кузена поджидали только враги, и открыть их означало впустить в крепость скоттов и норвежцев. Кузен не захочет открывать ворота, пока не покончит со мной и не обретет достаточно уверенности, чтобы атаковать людей снаружи. Сначала он разделается со мной, и разделаться ему нужно побыстрее.

Он, надо полагать, решил, что битва будет скорой, ведь люди видят то, что хотят видеть, а мой кузен видел, как нас мало, и это побудило его двинуться вперед. Но тут появился Финан со своим отрядом, и вид подкреплений заставил воинов кузена заколебаться. Финан приказал своим людям строиться в стену позади моей, и я услышал, как мой братец кричит своим воинам:

— Вперед! Вперед! Бог дарует нам победу!

Его голос сорвался в визг.

Около двухсот воинов спешили войти на насыпь вслед за нами.

— За Святого Освальда и Беббанбург! — крикнул кузен.

Я отметил, что он не в первом ряду, а далеко позади. Он был по-прежнему верхом, единственный всадник среди тех, кто спешил напасть на нас с тыла.

Итак, битва будет именно такой, как я хотел. Вместо того чтобы преследовать гарнизон по лабиринту проулков Беббанбурга, я собрал их перед собой и сзади. Теперь осталось только с ними разделаться. Я оглянулся — удостовериться, что воины низко держат копья.

— Слушайте! — обратился я к ним, но так, чтобы не услышал враг. — Воины наверху не опустят щиты. Они будут драться, как привыкли. Будут держать щиты так, чтобы прикрыть животы и яйца, а это значит, их ноги будут открыты для вас. Колите снизу вверх, насколько сможете. Проткните им бедра, искалечьте ублюдков. Вы их изувечите, а мы добьем.

— Бог и Святой Освальд! — выкрикнул кто-то из рядов моего кузена.

Теперь они все были ниже по склону, хотя несколько человек кузен послал для укрепления рядов Этельхельма. Наверху было, по моим подсчетам, сто пятьдесят человек, они построились в стену из щитов рядов в пять или шесть перед церковью. Там было больше воинов, чем позади нас, но никто не смог бы обойти нас с флангов, а теперь, когда ко мне присоединился Финан, у нас было пятнадцать рядов. Грозная сила. Враги видели, как умер их поединщик, и знали, что дерутся с Утредом Беббанбургским. Многие воины Этельхельма сражались в армиях, которыми я командовал. Они меня знали и в тот вечер меньше всего в жизни хотели драться с моей волчьей стаей на вершине холма.

Воины Этельхельма в красных плащах ждали, плотно сомкнув щиты. Как я и предвидел, щиты они держали высоко. Я уже мог различить их лица, мог увидеть, как воины смотрят на приближение смерти. Это были опытные воины, как и мы, они сражались в долгой войне, когда гнали датчан из Мерсии и Восточной Англии, но мы дрались куда чаще и куда дольше. Мы были волчьей стаей, сеющей смерть по всей Британии, мы бились повсюду — от южного побережья Уэссекса до северных пустошей, от океана до моря, и никогда не проигрывали. Воины Этельхельма это знали. Они видели наши боевые топоры, сверкающие в закатном солнце, видели мечи, видели нашу твердую поступь. Мы двигались по последним ступеням, сомкнув щиты и опустив клинки, шли медленно, но неукротимо. Кого-то в рядах Этельхельма вырвало, его щит задрожал.

— Вперед! — рявкнул я. — Убейте их!

И мы атаковали.

Даже когда враг встревожен, всегда найдутся люди, жаждущие битвы, бесстрашные, что переживут любой ужас. Один из таких убил Свитуна, державшего щит высоко, как и все в первом ряду, и пригнувшегося за ним в ожидании удара. Возможно, Свитун споткнулся на ступенях или слишком наклонился вперед, потому что топор вонзился ему прямо в затылок. Я этого не видел, хотя слышал, как Свитун взвыл. Я присел, прикрыв щитом голову и держа наготове Осиное Жало. Вздох Змея остался в ножнах и пробудет там до тех пор, пока мы не проломим стену из щитов. В тесноте схватки, когда ты чуешь последнее дыхание врага, нет лучше оружия, чем короткий меч, сакс.

Мы бегом преодолели ступени и подняли щиты, а враги ударили по ним с победным ревом. Свитун погиб, как и датчанин Ульфар, и бедняга Эадрик, мой бывший слуга. От звонкого удара мой щит задрожал, но я все же не упал на колени и решил, что это был меч. Если бы Вальдере выжил или Этельхельм знал свое дело, он бы поставил в первый ряд воинов с тяжелыми смертоносными топорами, и нас перебили бы, как режут скот до прихода зимних холодов. Они же были вооружены мечами, а мечом не собьешь с ног. Им можно проткнуть или порезать, но чтобы превратить врага в месиво из сломанных костей, крови и плоти, ничто не сравнится с тяжелым топором. Нацеленное в меня оружие оставило вмятину на железном умбоне в центре щита, но это был его последний удар.

Я уже ткнул Осиным Жалом вперед и вверх и ощутил, как меч проткнул кольчугу, крепкие мускулы и добрался до чего-то мягкого. Я налег на щит и повернул клинок, чтобы тот не застрял в кишках, а из-за спины, между мной и сыном, высунулось копье и воткнулось в ляжку врага. Из раны хлынула кровь, и тот, кого я насадил на Осиное Жало, покачнулся, и наша стена двинулась вперед. И думаю, хотя точно не помню, что мы выкрикнули боевой клич.

Я добрался до верхней ступени. Трупы мешали двигаться дальше. Пришлось идти по ним. На меня обрушился еще один удар, отклонив щит в сторону, но слева стоял Берг, и его щит поддержал мой. Я ткнул Осиным Жалом, и меч уткнулся в дерево, я выдернул его и ударил пониже, теперь уже в кольчугу и плоть. Над кромкой щита заорал какой-то бородач, но вопль превратился в предсмертную агонию, когда сакс Берга вошел противнику под ребра. Справа от меня сын с криком вонзил сакс между двумя вражескими щитами. Тот, кого ранил Берг, упал, и я на него наступил.