Поль Феваль - Горбун

Когда Гонзаго велел пригласить нотариуса, присутствовавшим захотелось проявить рвение. Ориоль, Альбрет, Монтобер и Сидализа бросились к галерее, по пути обогнав Кокардаса и Паспуаля, после чего друзья остались в мраморном перистиле вдвоем.

– Знаешь, дорогуша, – сказал гасконец, – чует мое сердце, что нынче здесь не обойдется без потасовки.

– Как пить дать, – согласился Паспуаль, – флюгер показывает на ураган.

– Крапленый туз, у меня уже чешутся руки. А у тебя?

– Не меньше твоего, мой благородный мэтр. Боюсь, что скоро этим господам будет не до танцев.

Вместо того, чтобы направиться в апартаменты первого этажа, они открыли входную дверь и спустились в сад. Теперь там было безлюдно. Как мы заметили из недавнего разговора Пейроля с Гонзаго, нанятая ими стража уже была отпущена. Гасконец и нормандец прошли до аллеи, где два дня назад Пейроль обнаружил тела убитых Сальданя и Фаёнца. И здесь не было ни души. Приятелей удивило то, что небольшая калитка, через которую можно было выйти в переулок, (сделанная из толстых буковых досок, облицованных камнем под цвет ограды, – ее было трудно обнаружить) оказалась настежь открытой. В переулке тоже было безлюдно.

– Вот так штука! – изумился Кокардас. – Кто же ее открыл? Маленький Парижанин этого сделать не мог. Ведь с начала вечеринки он безвылазно находится в гостиной.

– Как знать, – рассудительно заметил Паспуаль. – Ему под силу и не такое!

Порыв ветра со стороны церкви внезапно донес до слуха приятелей негромкий гомон мужских голосов.

– Побудь на месте, а я разведаю, что там такое! – сказал гасконец и, оставив брата Паспуаля у калитки, пружинистым бесшумным шагом побежал вдоль стены. За садом находилось церковное кладбище Сен-Маглуар. Кокардас увидел там множество гвардейцев.

– Ну и дела! – возвратившись, сообщил он другу. – Если кому-то сейчас захочется потанцевать, то за музыкой дело не станет. У Сен-Маглуар собрался такой оркестр, что любо дорого, рубин ты мой перламутровый!

Тем временем Ориоль и компания ворвались в спальню Гонзаго, где на кушетке сном праведника почивал королевский нотариус мсьё Гриво Старший. На небольшом столике находились остатки обильной трапезы.

Не смотря на почти опорожненную бутылку шампанского, юрист легко проснулся и надел очки. Это был человек приятной наружности лет сорока, розовощекий со слегка намечавшимся брюшком. Исполняя должность королевского нотариуса и по совместительству юрисконсульта при полицейском корпусе и судебной палате в Шатле, мсьё Гриво Старший имел также честь быть преданным слугой принца Гонзаго. Быстро причесавшись и захватив приготовленную папку с бумагами, он, увлекаемый Ориолем за одну руку и Сидализой, – за другую, поспешил в гостиную.

При виде нотариуса сердце Нивель всякий раз наполнялось трогательным умилением. Она понимала, что эти скромные рыцари права имели власть любое даяние превращать в законное имущество.

Отлично вышколенный Гриво Старший поклонился принцу, дамам и господам с исключительной учтивостью. В его папке, обтянутой тонким сафьяном и украшенной шелковой розовой лентой, находился заготовленный по форме акт. Однако в графе «муж» стояло имя Шаверни. Нужно было внести исправление. Фактотум Пейроль пригласил мсьё Гриво к небольшому столику. Нотариус достал перо чернила, скоблильный ножик и принялся за дело. Гонзаго и большинство приглашенных обступили горбуна.

– Это будет долго? – осведомился тот, указывая на нотариуса.

– Господин Гриво! – смеясь, обратился к чиновнику принц. – Вы, надеюсь, извините молодых за некоторую нетерпеливость? Впрочем, их можно понять. Не так ли?

– Мне потребуется всего пять минут, не больше, ваша светлость, – ответил юрист.

– Ровно столько, сколько нужно, чтобы обольстить женщину! – ухмыльнулся горбун, одной рукой поправляя жабо, а другой, поглаживая прекрасные шелковистые волосы своей невесты.

– Давайте, чтобы не терять времени, выпьем! – предложил Гонзаго. – За здоровье новобрачных.

И снова полетели в потолок пробки от шампанского. На этот раз веселье было настоящим. Тревоги остались позади. Наконец-то все пришли в отличное расположение духа.

Донья Круц лично наполнила бокал Гонзаго.

– За их счастье! – провозгласила она и принялась со всеми звонко чокаться.

– За их счастье! – смеясь, отозвались остальные и осушили бокалы.

– Кстати, – спохватился Эзоп II, – здесь случайно нет поэта, который смог бы сочинить в мою честь эпиталаму?

– Поэта! Поэта!

– Нужен поэт! Подать сюда поэта! – раздались выкрики.

Мсьё Гриво Старший положил перо за ухо.

– Невозможно одновременно делать два дела, – скромно произнес он. – Когда покончим с контрактом, я попробую экспромтом сочинить несколько строчек.

Горбун его поблагодарил, прижав руку к сердцу.

– Поэтические дифирамбы от уголовного суда, нотариальные мадригалы! – оживился Навай. – Господа, по моему, мы вступаем в золотой век!

– Именно, – поддержал Навайя Носе. – Скоро по полям побегут молочные реки с кисельными берегами, из фонтанов заструится молодое вино!

– На чертополохе зацветут розы! – прибавил Шуази. – И все произойдет лишь потому, что юристы сочиняют стихи!

Горбун надулся от важности и удовлетворенно произнес:

– Что ни говори, приятно слышать столько блистательного остроумия, сознавая, что оно возникло по поводу моей свадьбы!

– Однако! – вдруг спохватился он. – Неужто, мы с невестой останемся в таком виде! Ведь это ни в одни ворота не лезет. Просто фи! Она в утреннем неглиже. Да и я не лучше: не причесан, манжеты помяты. Право же, мне стыдно. Где подвенечный наряд невесты? Я слышал что-то о свадебных подарках, или меня подвели уши? Что скажете, милые дамы?

Нивель и Сидализа стрелой помчались в малую гостиную и тут же возвратились с огромной корзиной. Донья Круц увела Аврору в будуар.

– Скорее, скорее, – торопила вызвавшихся помогать Нивель и Сидализу бывшая гитана. – Ночь на исходе, а еще надо успеть потанцевать, – пусть хоть немного.

– Ты не боишься, что они ее нечаянно разбудят от твоих чар? – заговорщически подмигнув, обратился к горбуну Навай.

Держа в одной руке зеркальце, в другой гребень, Эзоп II приводил в порядок прическу.

– Милая барышня, – вместо ответа окликнул он мадемуазель Дебуа и, отдавая ей гребень, сказал:

– Поправь мне там сзади!

И затем, повернувшись к Навайю:

– Она подчиняется мне точно так, как вы все подчиняетесь Гонзаго, – точнее своим карьеристским устремлениям. Она зависит от меня точно так же, как душка Ориоль зависит от своего честолюбия, а милашка Нивель от своей ненасытной жажды наживы, – короче говоря, как все мы зависим от наших греховных пристрастий. Послушай, Флери, красотулечка моя, перевяжи мне бант, будь так любезна!